— «Из далеких лесов, из богатого дичью озерного края, где упираются в низкое северное небо каменистые кряжи, берет начало река Чигра. Первое рукописное упоминание о деревне Чигра в старинной поморской лоции семнадцатого века, в „Книге мореходной по морским берегам до Норвегии“, где был текст молитвы и подробное наставление с описаниями приметных мест, заходов в устья рек и становищ на всем пути от Мезени до Тромсе. Но еще раньше деревни Чигра появились первые поселения в лесах, в труднопроходимом крае, где селились беглые нижегородские раскольники, ставившие кельи. Селился люд в скитах, отрезанных бездорожьем от всего крещеного мира. Детей крестили бабушки-повитухи, венчали свадьбы-самокрутки в лесу, вокруг ракитова кустика. Препятствий в родстве между мужем и женой здесь не существовало. „Живут в лесу, молятся пенью, венчаются вокруг ели, а черти им пели“, — говорили про лесных обитателей отважившиеся забираться изредка за пушным товаром предприимчивые люди.
Когда в петровские времена была объявлена поголовная перепись населения и появились в лесах и на побережье служилые государевы люди, чинившие ревизию, нашли они, к своему удивлению, в верховьях Чигры большое поселение раскольников, называвшееся Макарьевскими выселками. Жители выселок носили название „келейники“ у обитателей этого малонаселенного края.
Позже, когда на побережье выросла Чигра, откуда способнее было ходить на промысел морского зверя и рыбы, часть келейников оставили свои скиты и перебрались ближе к морю, а к двадцатым годам в Макарьевских выселках насчитывалось не больше десяти дворов, остальные избы стояли пустыми. Со временем и эти дворы обезлюдели…» Во! — прервал чтение Марей. — Человек всегда стремился туда, где жить лучше. От добра добра не ищут. Это я в отношении настоящего момента, — подчеркнул он веско и, обведя взглядом внимавших ему гостей, продолжал читать: — «Всяко повидала на своем веку Чигра. Славилась она на все побережье мореходами, перенявшими от дедов, от отцов искусство ходить на шняках в „немецкий конец“ и назад, в „Русь по своей вере“. Была у чигрян с давних времен своя лоция, составленная опытными кормщиками. Писалась эта лоция годами, десятилетиями. Непросто было познать науку прокладывать курс Белым и Баренцевым морям…
Несколько раз случались, добро в летнюю пору, а не в зимнюю, жестокие пожары в Чигре, выгорала почти дотла деревня, но в одно короткое межзимье снова строилась — благо лесу в верховьях реки было вдоволь. Миром дело быстро ладилось, помогали друг дружке. Только диву давались жители, что ни при одном пожаре не страдала стоявшая посреди деревни колокольня на взлобье, ставленная в честь Владимирской богоматери, несшая под всегда облачным небом золоченый крест на возглавии. Чудо усматривали в том, что пламя всегда обходило стороной колокольню. Истолковывали то как особое знамение, милость божью, покровительство к строению древнему.
Погост за деревней с начала века был разделен надвое. Староверов, пришедших из лесов, из Макарьевских выселок, хоронили отдельно от приверженцев никонианской веры, молившихся „щепотью“. Позже, в тридцатых годах, появились на погосте могилки с дощатыми пирамидками вместо крестов, с венчавшими их красными звездами…
К осени тридцатого года из шестидесяти пяти дворов Чигры сорок восемь вошли в колхоз. Сообща коротким летом заготовляли сено для общего стада из четырнадцати коров, девятнадцати лошадей и восьми овец. Мужчины ходили на карбасах промышлять навагу к Канину Носу, ставили у побережья ярусы на треску.
Когда колхоз получил первые суденышки отечественной постройки с двадцатисильными моторами „Лопшеньга“, „Культармеец“, „Ворошиловец“, стали похаживать на промысел под Терский берег да в Баренцево море, ловили тягловыми и кошельковыми неводами селедку. Из Архангельска, где сдавали улов, везли домой в трюмах пшеницу, картофель, одежду, медикаменты. Двадцать зверобоев от колхоза плавали на ледоколе „Сибиряков“ промышлять тюленя.
В дальнем от моря конце деревни что ни год ставили новые дома.
Переезжали в Чигру из дальних хуторов, что сохранились на месте прежних скитов, келейники. Все чаще доходили туда слухи о колхозной жизни. Хоть и не густо, а все же потянулся народ в Чигру из глухомани, из тайболы, где иную зиму приходилось перебиваться на одной сушеной рыбе и зайчатине.