Сомнительные ценности

Позанимавшись любовью под сенью Пикассо, они покинули офис и отправились в расположенную неподалеку квартиру Хэмиша, где он ночевал в тех случаях, когда было уже слишком поздно ехать на загородную виллу. Там они улеглись в постель и продолжили оркестровку столь удачно начатой любовной темы. Катриона вспыхнула при воспоминании об этой страстной ночи. Их пыл был неиссякаем, еще ни разу в жизни ей не приходилось испытывать ничего подобного. Умело направляемые и поощряемые Хэмишем, ее руки и губы проделывали вещи, которые до этого она не представляла даже в самых диких фантазиях. Ее плоть содрогалась в бесконечном оргазме, пока она не почувствовала, что еще немного — и ее вены и артерии лопнут, не выдержав этой утонченной, иссушающей агонии.

На рассвете они пили шампанское — единственное, что оказалось в пустом холодильнике.

— Мне нужно идти, — нерешительно произнесла Катриона, в то время как он наливал ей второй бокал, хотя в глубине души больше всего на свете ей хотелось остаться и уснуть, свернувшись калачиком рядом с Хэмишем и уткнувшись в его плечо. — Право, не знаю, как я сегодня смогу заставить себя работать.

Его ответ обескуражил Катриону.

— Но ведь ты заставишь себя, дорогая? Иначе люди начнут задавать ненужные вопросы. — Хэмиш поставил бутылку и встал, обернув простыню вокруг бедер. — Я вызову тебе такси.

Реальность обрушилась на Катриону подобно холодному душу. Сладостная, ленивая истома мгновенно испарилась. Катриона отодвинула бокал с шампанским и поспешно начала одеваться, прислушиваясь к тому, каким безразлично-деловым тоном он говорит по телефону, и удивляясь, почему же так быстро исчезло сказочное наваждение. К тому моменту, когда Хэмиш закончил разговор, она была уже одета.

— Все в порядке, можешь не беспокоиться, — сказала Катриона, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно, как всегда. — Я не собираюсь рисковать работой из-за одной ночи с женатым мужчиной, даже если он угостил меня рыбой и чипсами.

В одно мгновение шарм вновь вернулся к Хэмишу, как будто никогда и не исчезал. Вынув из рук девушки сумочку, он заключил ее в объятия и покрыл поцелуями шею и влажные тяжелые локоны.

— Не сердись, Катриона, — нежно прошептал он. — Я знаю, что ты очень квалифицированный и ответственный работник. А то, что ты еще и сверхсексуальная женщина с невероятно чувствительным и прекрасным телом, будет нашим с тобой секретом, который я обязуюсь не разглашать.

В его объятиях она немного расслабилась.

— Таким образом, ты даешь мне понять, что никто не должен знать о нас с тобой? Не считай меня дурочкой, Хэмиш Мелвилл, хоть мне и легко вскружить голову.

Хэмиш сделал обиженное лицо.

— Я считаю тебя необыкновенной, восхитительной, невероятно соблазнительной, но хочу, чтобы об этом знал только я один. Разве это так ужасно? — Его рука легла на ее грудь, и он улыбнулся, почувствовав сквозь свитер, как начал твердеть и набухать сосок. — Я счастлив, если мне удалось хоть немного вскружить тебе голову, потому что сам я опьянен тобой. — Он поцеловал ее в губы, и в этот момент звякнул дверной звонок. — Вот и такси, — сказал Хэмиш и торопливо добавил: — Хоть я и женатый мужчина, но это не единственная наша ночь. — Отступив на шаг, он театрально прислонился к двери, как будто у него подогнулись колени. — Правда, сейчас я уже не стою на ногах, и если ты немедленно не уйдешь, то упаду прямо здесь.

Катриона ушла от него, улыбаясь.

Доносящиеся снаружи звуки — шум автомобилей, грохот поездов, время от времени исчезающих в туннеле Вэверли или выныривающих из него, — заставили Катриону очнуться. Поглаживая позолоченную раму, она прислонилась пылающей щекой к прохладному оконному стеклу и задумалась. Катриона чувствовала, что в сексуальном отношении прошлой ночью она перешла на новую ступень, или, правильнее сказать, проснулась, достигла зрелости. Вместо привычной робкой застенчивости она обнаружила в себе безрассудную опрометчивость, о которой даже не подозревала. Воспоминания об этом тревожили и возбуждали Катриону, и даже сейчас, несколько часов спустя, ее тело не могло успокоиться.

Но может ли она оставить у себя картину? В прошлом ей случалось получать от мужчин цветы, шоколад и даже небольшие сувениры, которые она принимала не задумываясь, но сейчас совсем другое дело. Разве такой дорогой подарок нельзя рассматривать как вознаграждение, как расплату за приятные утехи, разве таким образом она не превращается в пользующуюся благоприятной возможностью хищницу — тип, абсолютно ей ненавистный, а Хэмиш — в «доброго дядюшку», в котором она никогда не нуждалась?