Сон

С годами реже говоришь «Люблю»,
Да и вообще…
Говоришь — реже…
И всё сложнее кораблю
Причалить к гавани,
И, вроде, всё — те же
Карты
С маршрутами
Столь хорошо известного всем
Плаванья…
Раньше —
Была смелее, теперь — страшно
Набрать простые цифры телефонного номера,
Чтобы услышать в ответ
Вместо: «Привет, Саша!» —
«Ты позвонила
НЕ
вовремя!!!»
Резким и властным голосом
вОрона…
С годами привычнее полосы
Чёрные,
И я откладываю телефон
В сторону,
В сторону!
В сторону!!! —
Я не смею тебя отвлекать…
Мне, конечно же, хочется…
C тобой погулять…
Например, по Арбату…
А ты никогда,
Никогда уже не станешь мне
Братом…
Забрось те книжки на верхнюю полку…
Что толку
В них?
С годами проще ничего не знать
О сердце раненном…
Я сделала что-то,
Чего не случалось со мною
Ранее…
Я буду о тебе читать
Со сцены зала,
Под вспышки фото
И в анфас, и в профиль…
Мне кажется, я всё тебе уже сказала
В ту субботу,
Где чашка не предложенного кофе
Расколота…
И всё сложнее, знаешь, кораблю…
С годами реже говоришь «Люблю»
И понимаешь, что молчанье —

Глава 6

декабрь 1988, Москва

По вечерам перед сном я захожу к маме. Её только что в очередной раз выписали из больницы, и теперь она обосновалась в большой комнате, а я сплю у себя одна. Мама почти совсем не встаёт. К ней каждый день приходит врач и колет наркотики, но и они уже не помогают — она говорит, что больше не в состоянии терпеть бесконечную адскую боль во всём теле. И мне больно смотреть в её огромные бездонные чёрные глаза, которые раньше были карими.

Все говорят мне, что она скоро поправится. Я хочу им верить на уровне Сознания, но моё Подсознание уже давно знает правду.

— А ты пишешь стихи, Алиса? — внезапно спрашивает мама.

Я молча киваю. Я не хочу её огорчать, помня о том дне, когда она запретила мне писать, но я не способна врать ей.

— Прочитай мне, что ты написала, последнее, — отрешённо просит она.

Я иду в свою комнату и возвращаюсь с листочком, сажусь рядом с ней на кровати и молчу.

— Прочитай, — спокойно говорит она. — Я не буду тебя ругать…

— Я написала про похороны папы…

— Но ведь ты на них не была, — таким же ровным голосом произносит мама.

— Я не сама пишу стихи… Они ко мне приходят…

— А тебе когда-нибудь снился папа?

— Нет…

Он умер, когда ему было 36, а мне 4. Я почти совсем его не помню. Всего пара фрагментов из детства, очень туманно. Вот мы на даче, обедаем. Бабушка разливает суп по тарелкам. Папа говорит, что хорошо бы сорвать зелени с грядки. Я бегу в «огород». Пока собираю, мою, возвращаюсь за стол, папа уже всё съел, а я так старалась… Потом мы идём в лес и играем в «шишко-стрелялки». Потом возвращаемся, и я «прыгаю» у него на животе, мама говорит, что папе больно, а мне весело.

До его смерти я ходила в детский сад на пятидневку. Возможно, поэтому совсем ничего больше не вспоминается.

Папа часто уезжал в длительные командировки по работе заграницу. Он был разведчиком и даже встречался лично с Андроповым. Это я узнаю уже после его смерти. Мы будем смотреть с мамой «17 мгновений весны», она скажет: «Твой папа был как Штирлиц». У меня сохранились его письма мне и маме из последней командировки в Америку.

Потом помню, что долго его не вижу, и он не приезжает. Периодически спрашиваю маму, где он. Однажды мы идём с ней домой, и она произносит: «Папа умер, он больше никогда не придёт». Я начинаю смеяться. Мама ужасается, спрашивает, почему я смеюсь. Я отвечаю: «Мама, люди же никогда не умирают…»

Мама говорит, что его последние слова были обо мне. Он сказал, что я умру, и как я умру, и чтобы мама меня спасла. Мама считала, что он бредил. Но когда через семь лет после его смерти и практически в день его рождения я действительно умерла, неужели она так и не поверила в то, что будущее можно увидеть? И не просто увидеть, а… изменить…

Он умер внезапно, незадолго до того, как мы втроём собирались уехать на несколько лет в другую страну. Все родственники считают, что его отравили «долгоиграющим» ядом. Я знаю, что это действительно так. Да и те, кто работал с ним в последней командировке, скоропостижно скончались после возвращения в тот же год, и их смерти окутаны легендами.