Сон №9

Уже после полудня я спускаюсь вниз. В комнате для гостей в платяном шкафу нахожу полотенца и простыни и укладываю их на полки-ступеньки за филенчатой дверью так, чтобы непрошеный гость подумал, что это просто шкаф для белья. Собираю следы своего пребывания в пластиковый мешок и засовываю его под раковину. Я должен уничтожать всякий свой след, как только его оставлю. Мне пора бы проголодаться – когда же я в последний раз ел? – но желудок будто исчез. Хочется курить, но о том, чтобы выйти наружу, не может быть и речи. Кофе был бы в самый раз, но я нахожу только зеленый чай – и завариваю его. Сморкаюсь – на мгновение слух возвращается, но потом уши снова закладывает,– открываю застекленную дверь, сажусь на ступеньку и пью чай. Карп в пруду то появляется, то исчезает. Птичка с ярко-красной шеей высматривает земляных червей. Наблюдаю за муравьями. Цикады выводят: «мазззмезззмезззмезззмезззмаззззззззз». В доме нет ни часов, ни даже календаря. В саду есть солнечные часы, но день сегодня слишком облачный, чтобы тень была четкой. По моим ощущениям, сейчас часа три. В листьях бамбука шуршит легкий ветерок. Над водой столб мошкары. Маленькими глотками пью чай, не чувствуя вкуса. Посмотрите на меня. Четыре недели назад я плыл на утреннем пароме в Кагосиму с завтраком в коробке, что дала мне тетушка Апельсин. Я был уверен, что найду своего отца за неделю. Посмотрите, кого – что – я нашел вместо него. Катастрофа! Лето пропало, все остальное – тоже. Гудит факс. Вздрогнув, проливаю чай. Сообщение от Бунтаро, в котором говорится, что он приедет около шести, если не помешают пробки. Сколько осталось до шести? Времени нужна точка отсчета, чтобы оно имело смысл. На стене над факсом в рамке из ракушек висит фотография мужчины и женщины лет пятидесяти. Наверное, это их дом. Солнечным днем они сидят за столиком тенистого кафе. Он вот-вот рассмеется тому, что она только что сказала. Она следит за выражением моего лица, спрашивая, действительно ли мне понравился ее рассказ, или я только притворяюсь из вежливости. Странно. Ее лицо мне знакомо. Знакомо, и ему невозможно солгать. «Правда,– говорит она.– Мы уже встречались». Мы смотрим друг на друга, а потом я ненадолго возвращаюсь в ее сад, где стрекозы проживают всю свою жизнь.

***

– Ты вполне уверен, м-мой дорогой друг,– переспрашивает Козел-Сочинитель,– что следы заканчиваются у этой грязной груды гнилья?

Питекантроп промычал «да», пробрался в подобие дворика и подобрал что-то с земли.

– Селедочные кости! – взвизгнула госпожа Хохлатка.

– Тогда я должен признать,– сказал Козел-Сочинитель,– что мы проследили за нашей добычей до самого логова.

– На вид противней некуда,– сказала госпожа Хохлатка.– Так бы и разнесла.

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что жилище строили тщательно: за кирпич сошли пустые консервные банки и битые бутылки, за раствор – картофельные очистки, горелая рисовая шелуха и листовки «Голосуйте за меня!». К куче было приставлено велосипедное крыло, которое вело в нору, где было темно, как в голенище резинового сапога. Козел-Сочинитель прищурился и заглянул внутрь.

– Так, значит, наш взломщик обитает в этой лачуге? Воняет почище стилтонского сыра[98].

– В лачуге?! – гневно раздалось в ответ.– Оставьте мне мою лачугу и валите в свой ржавый дилижанс!

– Ага! Так ты дома, вор! Сию же минуту отдай мой манускрипт!

– А не пошел бы ты на ***, Джо Чмо!

– Мыло и вода! – выдохнула госпожа Хохлатка.

– Козел-Сочинитель опустил рога.

– При дамах!!!

Из норы высунулась крошечная лапка с оттопыренным пальцем.

– Если эта тощая птица – дама, то я *** Фрэнка Синатры! Предупреждаю: если вы не свалите отсюда на счет «пять», я быстренько пришью вам домогательство – ко вторнику вы своих ***й не признаете!

– Законность! В самом деле. Этот вопрос требует отдельного рассмотрения! Ты проник в наш почтенный дилижанс, украл занзибарскую селедку и м-мою несказанно сказочную сказку! К тому же, негодяй, мы шли слишком долго и не намерены возвращаться с пустыми руками!

– О-о-о, угрозы! Я просто ***** в штаны!

Питекантроп нетерпеливо заворчал, подобрался к конусовидной куче и снес у нее верхушку, отчего куча уменьшилась примерно на четверть. Внутри сидела потрясенная крыса, а секунду спустя – разъяренная крыса.

– Совсем на IХХХ ** рехнулся? Ты чуть башку мне не снес, неандерталец длиннорукий! ******

Козел-Сочинитель пристально посмотрел сквозь пенсне.

– Примечательный факт – наш вор является прямым сородичем mus musculus domesticus.

– Я тебе не домашняя крыса, старый хрен! Я – Единственный и Неповторимый Вольный Крыс! Ну попробовал я твоей паршивой селедки – и из-за этого весь шум-гам? А сказок никаких я и знать не знаю. Чтобы *** подтирать, у меня есть «Еженедельник японского общества изучения китов». Клянусь, если ты и дальше будешь порочить мое доброе имя, мой адвокат засудит вас по самые ***, и плакали ваши ! ***!

– Губки-мочалки! Шампуни-детергенты! – зажала уши госпожа Хохлатка.

Вольный Крыс разошелся пуще: