Госпожа Хохлатка потуже затянула шаль и стала смотреть, как голодный город уносится вдаль. Почему люди не ценят того, что так прекрасно и приносит такую пользу? Почему они разрушают то, в чем больше всего нуждаются? Госпожа Хохлатка не понимала людей. Она их в самом деле не понимала.
Снова усевшись на ступеньку веранды, я закуриваю еще одну сигарету. Что-то эта пачка «Мальборо» тяжеловата. Заглядываю внутрь. Платиновая зажигалка Юдзу Даймона. Сбоку надпись на английском, и я беру словарь, чтобы выяснить, что она означает: «Генералу Макартуру по случаю семьдесят первого дня рождения, январь 1951, от Комитета по репатриации граждан Айти – горячо просим помочь нашим братьям, захваченным СССР». Так, значит, эта зажигалка и в самом деле настоящая реликвия! Она наверняка стоит… сколько? Много. Слишком много. Я иду через дом обратно и выглядываю за дверь, но Даймона уже нет. Гул спортивной машины – может, его, может, нет – сливается с обычным дневным шумом. Это больше, чем мизинец. Я смотрю на нее, и мне становится грустно. Интересно, много ли граждан Айти увидели родные берега?
Питекантроп выглянул из гамака под днищем. Почтенный дилижанс совершал свое тряское ночное путешествие. Белые полосы и огоньки отражателей вспыхивали в несущейся навстречу непроглядной тьме, как лосось в реке гиперпространства. Питекантроп любил убаюкивающее покачивание гамака, когда дилижанс заносило на поворотах, и встречный ветер, что трепал ему волосы. Пегий кролик, завороженный светом фар, вжался в дорогу и, ничуть не пострадав, проскочил между колесами, едва не столкнувшись нос к носу с Питекантропом.
«Круто! – подумал кролик, обнаружив, что остался цел и невредим.– Ангел смерти – просто урод! Надо поскорей рассказать своим!»
Баю-бай… Питекантроп зевнул и скользнул обратно в гамак, устраиваясь поудобней посреди сломанных птичьих костей, севших батареек, замасленных тряпок и корочек стилтона. Последнее, о чем он подумал, засыпая,– что не почтенный дилижанс движется по земле, а земля движется под его древними неподвижными колесами.
Гул пылесоса в будуаре госпожи Хохлатки, как раз у него над головой, не дал Питекантропу досмотреть утренние сны, ему поневоле пришлось стать ранней пташкой. Почтенный дилижанс стоял неподвижно. Еще не успев вылезти из-под него, Питекантроп понял, что они заехали в место пожарче, чем секстет саксофонов в Сахаре. Пожевав жареной саранчи, он вылез и оказался в бесплодной охряной пустыне, где не было ничего, кроме булыжников, валунов и выбеленных костей всяких чудищ. Солнце, как голое глазное яблоко, не моргая, смотрело с неба, подернутого розоватой дымкой сухого зноя. Ветер пустыни даже не пытался остудить мир, по которому странствовал. Дорога бежала вдаль прямо, как математическая константа, стремящаяся к точке схода. Когда Питекантроп напряг мощные бицепсы, забарабанил в грудь, широкую, как три пивных бочонка, и испустил громоподобный рык, пустыня откликнулась кворумом квохчущих вскриков. Дверь дилижанса отворилась, и госпожа Хохлатка, встав на пороге, вытряхнула из скатерти крошки от завтрака.
– Разве можно так безбожно орать!
Козел-Сочинитель слез по ступенькам и втянул в себя воздух пустыни.
– Доброе утро.
Питекантроп промычал приветствие и вопрос.
– По-моему,– ответил Козел-Сочинитель,– мы где-то на северных территориях, но Австралии или М-марса, я точно не знаю. У кого бы спросить…
Козлу-Сочинителю не суждено было закончить свою фразу, потому что, появившись из ниоткуда, вокруг почтенного дилижанса волшебным вихрем закружились птицы – ухающие, щебечущие, кричащие, оглушительно орущие птицы, многих из которых не видели с тех пор, как мифы перестали быть обычными сплетнями.
– Археоптерикс! – воскликнул Козел-Сочинитель.– Гусь Тьюликера! Кецалькоатль! Гагарки с мыса Злой Безнадеги! Ночной полдневный козодой! Послушайте! Послушайте этот напев! Отрывки! Я слышу отрывки!
Козел-Сочинитель закрыл глаза, и по его лицу разлился кайф. Питекантроп глазел во все глаза, вспоминая детство, проведенное в окаменелых лесах. Госпожа Хохлатка в поисках укрытия нырнула под почтенный дилижанс. Птицы исчезли, разлетевшись во все стороны, так же внезапно, как и появились.
– Экстраординарная авифауна! – заявил Козел-Сочинитель.– Выходите, госпожа Хохлатка! Знаете, я ведь слышал отрывки несказанно сказочной сказки! Ее пели эти птицы! Извините, друзья мои, но м-мне нужно сию же секунду вернуться к старинному бюро!