Сон Геродота

Действительно, в течении всего лета Луций без отдыха работал лопатой и киркой. Трудно приходилось ему одному, ведь к работе не был приучен. На ладонях появились мозоли, а на пальцах – незаживаемые язвы, ломило суставы. По вечерам, как убитый, падал там же, где и работал, а на следующее утро с лопатой в руках усердно копал и переворачивал высохшую от летнего зноя землю.

Однажды лопата наткнулась на что-то твердое, и посыпались искры. Луций быстро выкопал яму вокруг, и радости его не было границ: из глубины показался отделанный белым камнем фундамент крепостной стены.

– Вот видите, все это не сказка, а было на самом деле!

К концу осени вдоль выкопанного рва, действительно, показались очертания старой крепости.

Шли месяцы, а Луций неустанно работал: таскал камни и ложил их вдоль вырытого рва. Через два года после начала работ, спускаясь по крутой тропе, он подскользнулся и свалился со склона, повредив себе ногу. Няня Клавдия из ближайшей деревни привела врача. Оказалось, что кость была сломана, Луций три недели пролежал, не двигаясь, но с тех пор навсегда захромал на правую ногу.

Тяжелый труд и болезнь оставили на Манилии свой неизгладимый след: он исхудал и высох, почерневшее от солнечных лучей лицо преждевременно покрылось морщинами, а в волосах появилась ранняя седина, и только глаза светились неспокойными искрами: в них чувствовались неисчерпаемая воля и жажда жизни. Иногда из ближайших деревень приходили крестьяне и с удивлением наблюдали за тем, как одинокий человек в течении стольких лет тратит свои силы на эту бессмысленную работу, изредка помогали, но чаще подмигивали друг другу, вертя пальцем у лба. Несмотря на то, что большинство из них считали Манилия сумасшедшим, или, в лучшем случае, слегка тронутым, все-таки относились к нему с невольным уважением.

Шли годы, а конца работе не было видно. Только фундамент крепости поднялся из-под земли, а остальное оставалось все также пустынным, как и несколько лет назад. Однажды ранней весной, роя яму, Луций поднял голову и увидел подросшего племянника, шедшего к нему на помощь  с лопатой в руках. При виде мальчика лицо дяди просветлело. С тех пор мужчина и ребенок работали вместе: копали ямы, ложили камни. Стена незаметно вырастала. По вечерам, уставшие от работы, они ложились отдохнуть перед своей хибарой, тогда Луций доставал стертый от времени старый пергамент и читал племяннику его пожелтевшие страницы.

Так однажды он из груды бумаг вынул какой-то истлевший лист и при тусклом свете свечи внимательно изучил его, потом повернулся к Габриэлю и заговорил:

– Удивительная вещь история. Сколько примечательных событий и тайн вмещает она. Вот хотя бы эта записка. Кем написана она, и когда – теперь не узнаешь, даже большинство слов стерто от времени, только одна фраза дошла до нас из глубины веков: “Наша любовь породила смерть…” Разве это не странно? Ведь любовь рождает жизнь, так было всегда. Кто написал это письмо, и зачем? “Любовь породила смерть…”, задумчивым голосом повторил Луций. Знаешь, нечто похожее я уже читал в Библии, кажется, так звучала та цитата: “Зерно пшеницы, которое упадет в землю и не умрет – останется одно, а которое умрет – принесет много плодов”. Какая это удивительная и великолепная мысль! Маленький Габриэль словно завороженный, слушал дядю.

Через десять лет после начала работ в темную осеннюю ночь скончалась няня Клавдия. Дядя и племянник только утром узнали об этом. Пришедшая из деревни старшая дочь и зять оплакали тело матери, священник справил панихиду и похоронил ее тут же на склоне горы.

Шли годы. Габриэль вырос и стал надежным помощником дяди. За это время стена крепости заметно поднялась, и ее видно было уже со всех сторон. С востока и запада стояли две сторожевые башни, точно такие же, как было описано в летописи. Часто во время работы Луций останавливался, поднимал голову и с гордостью смотрел на плоды своих трудов. Конечно, вновь построенную крепость нельзя было сравнить с древней крепостью: стены той были толще, башни – выше, да и храма Юпитера Величайшего теперь нигде не было, но одно было бесспорно: крепость существовала. Скрытая веками, она теперь словно родилась заново.

– Непоколебим и упрям наш род Манилиев, – говорил дядя племяннику, – четырнадцать лет назад, когда мы сюда поднялись впервые, вокруг простиралось голое поле, а теперь два года работы – и все будет готово.

Не сбылись слова старшего Манилия. Многолетний непосильный труд сломил его здоровье, часто среди работы из его ослабевших рук выпадала тяжелая лопата, и сам он стал похож на тень. Вначале зимы холодный зимний ветер принес простуду. Всю неделю лежал он в жару и беспамятно бредил. Врач из деревни внимательно осмотрел больного и посоветовал позвать священника, пока не поздно. Тот прочел молитву, отпустил грехи и перед уходом спросил, ради чего тот сгубил себя, и сам же ответил: “Ради этих голых стен. Суета сует жизнь человеческая…”