Сон юности. Записки дочери Николая I

В августе 1833 года в Петербурге была построена Александровская колонна и через год, в августе следующего года, освящена, что оба раза послужило поводом к большим торжествам, которым Папа отдавался всей душой. Он любил такие церемониальные всенародные торжества и умел их обставлять так хорошо и с таким блеском, что воспоминание о них оставалось еще долго. Все торжества последующего времени казались мне потом только неудачным подражанием предшествующей эпохе. Мой отец был, по словам одного французского маршала, «lе physique du m'etier»[10]. Его большой рост, его строгий профиль вырисовывались резко на светлой синеве неба. Движения, походка, низкий голос – все в нем было созвучно: спокойно, просто, властно. Надо было видеть наших родителей, будь то в торжественных случаях, в парадных нарядах, или рука об руку гуляющими под деревьями нашего Летнего дворца, чтобы понять, как мы гордились ими, и с нами весь русский народ.

1835 год

Зима началась весело, были празднества, даже для нас, детей, и между ними так называемый «Праздник Боб» с орденами и подарками, на котором Адини и Кости появились как бобовые королева и король, с пудреными волосами и в костюмах прошлой эпохи. Была и перемена в придворных дамах этой зимы. Софи Урусова, которую Мама очень ценила, вышла замуж за адъютанта Леона Радзивилла. Она была красавица, энергичная, высокого роста, с чудесным голосом альтового тембра, и за ее холодной внешностью скрывалась страстная натура. Немногие рисковали приблизиться к ней: был пущен слух, что Папа к ней неравнодушен. Это было неправдой. Никто другой, кроме Мама, никогда не волновал его чувств, такая исключительная верность многим казалась просто чрезмерной добросовестностью.

«Великий князь Александр Николаевич (будущий царь Александр II) с младшей сестрой, великой княгиней Марией Николаевной». Неизвестный художник. 1820-е гг.

В это время при дворе появились три сестры Бороздины, сироты, дети очень уважаемого отца и совершенно невозможной матери. Ольга, старшая, была нехороша собой, глуповата, но очень добра. За ней следовала Настенька, которая была красивее и пела приятным голосом романсы. Натали, младшая, была назначена ко мне. Она тоже была музыкальна, и мы много играли в четыре руки; на музыкальных вечерах она аккомпанировала пению. Чистенькая и аккуратная, неуравновешенно веселая, она уже смолоду была старой девой и иногда докучала мне своим нравоучительным тоном. Она была дружна с Алексеем Фредериксом и вместе с ним составляла пару самую благоразумную в веселом окружении Мэри. Ольга Бороздина вышла замуж уже немолодой за шестидесятилетнего генерала Мосолова, который был богат и ужасен. Настенька вышла замуж за Урусова, Натали поступила после моего замужества в 1846 году дежурной фрейлиной. Ей было за тридцать, что ей не помешало влюбиться в профессора естественных наук, бывавшего у Виельгорских. Это кончилось тем, что в 1850 году она вышла за него замуж, чем привела в изумление всех друзей, считавших до той поры Натали благоразумной. Этот брак был неудачен. Профессор нашел плохо оплачиваемый пост корреспондента Министерства финансов в Лондоне, они жили в очень тяжелых условиях, почти в нужде. Один за другим стали появляться дети. Натали умерла в нищете. Я сомневаюсь теперь, была ли она в какой-либо степени счастлива.

После замужества Настеньки Бороздиной Мама стала искать даму с хорошим голосом, чтобы заменить ее. Ей назвали Полину Бартеневу из Москвы, и правда, у нее был голос соловья, нежный, совершенно чистый и бравший без труда верхние ноты на головокружительной высоте. Ее музыкальная чуткость была очень тонкой. Она была незаменима во всех благотворительных концертах и могла в самом деле выступать наравне с первоклассными артистами. Без особых репетиций пела точно так же свободно оперные итальянские арии, как и классическую духовную музыку. Ее отец, происхождением из незначительного московского дворянства, как человек был полным нулем. О нем ничего не было известно, кроме того, что у него было десять человек детей. Благодаря своей чрезмерной нежности, мать возила их за собою всюду. Если она делала визиты, их всех запихивали в большую деревенскую коляску, и они должны были ждать свою мать на пороге гостиницы или на ступеньках крыльца. Если она посещала балы, детей посылали на хоры, откуда они могли наблюдать за танцами, пока не засыпали. При подобном воспитании Полина не научилась ничему, немного освоила французский язык да еще танцы. После смерти своей матери, без гроша денег, она была принуждена заботиться о девяти остальных детях. С необычайными усилиями, терпением и добротой это удалось ей главным образом благодаря ее связям. В конце концов все они были устроены, кто в кадетские корпуса, кто в женские институты.

Весной этого года мои родители поехали на короткое время в Москву и навестили окрестное дворянство в их имениях. Они взяли с собой Адини и Кости.