Сон, похожий на жизнь (Повести и рассказы)

Окольно, балансируя на дощечках над канавами, мы обошли площадь и вышли к каналу уже в темноте. Катер наш стоит! Мы привольно вздохнули... И тут из рубки вырвался луч фонаря. Из трюма — другой. Из люка каюты — третий. Шмон! Что ищут? Неужели еще ожерелья, подобные Никитушкиному? Судя по околышу, мелькнувшему в луче, — видимо, да. Народ серьезный. Никитушка в застенке, ожерелье отобрано, катер обыскивают. Обыскивают, видимо, неофициально: околыш резко выдернулся из яркого луча. Милиционеры действовали слегка воровато... «мундиры голубые»! Стиль нашего времени, увы!

Мы отошли.

16

Ночевали мы в подвале: груды дворницкого песка, на них — картонки. Я спал — пытался спать — у окошка, вровень с землей. Люда, вздыхая, громко шуршала фольгой, разворачивала шоколадку, подаренную папой.

Алкогольный сон непрочный: я проснулся тусклой ранью от шума метлы. От сухого шарканья запершило в горле — к тому же с каждым махом метлы в окошко влетала тучка пыли, и я задыхался.

«Господи! — впервые, наверное, в жизни подумал я. — Если Ты существуешь... покажи Себя!»

И Он — показался! — добавив к сухому шарканью бойкое веселое поскакиванье зубчатой пивной крышечки. И я услыхал.

Какое солнце тут, оказывается, включают в пять утра! Щурясь, мы выползли из подвала. Стояли... Проехала поливальная машина, и темные струйки извилисто бежали по асфальту, замедляясь, попадая в пыльный чулок. Мычали голуби, словно кто-то тер губкой по стеклу. Смотреть на свет было больно. Ну что, новый ослепительный день?

— А пойдем — глянем еще на катер! — просипел я... последний романтик! Все вяло пошли. А то — расходиться, терять даже то малое, что нажили мы? Вышли на набережную — и остолбенели!

Катер сиял! Золотая сеть бежала по борту. Последний оплот... каких-то наших надежд. Вдруг оттуда послышался дикий грохот. Кто ж это там? — сердце дрогнуло. Запоздалый мильтон? Из люка выпрыгнула знакомая короткопалая рука, схватила дощечку, валяющуюся среди других на корме, и скрылась. Потом вынырнула лохматая башка.

— Никита! — заорал я. Он вздрогнул. Потом глянул свирепо. Потом — улыбнулся.

— Весь пол выломали! Копи царя Соломона устроили тут!

— Выпустили? — вскричал Федя. — Не может быть!

— Ну, ожерелье забрали... на экспертизу... А! Нормальный выкуп! — Никита махнул рукой. На великое дело ушло — плату за свободу!

Мы перешли на борт, покачнув катер.

— Всю тушенку, сгущенку увели, что под полом лежала! — хрипел Никита.

— Видимо, ожерелья из них сделали для своих баб, — предположил Коля-Толя и изобразил: — «Нюрка! Чё лахудрой стоишь? Ожерелье из тушенки надень!»

Даже Люда улыбнулась. Никита тыкал в кнопку пускателя... тишина... и вдруг — громко зачухало: Хорошо начинался день! Неужели — отталкиваемся, неужели — плывем? И вода смоет всю грязь и горечь, что накопились у нас?

...Мы прошли под низким Сенным мостом, маленьким Кокушкиным, широким Вознесенским... Тут уже начиналась зона влияния Коли-Толи.

— И куда же мы плывем, не пойму, — говорил он, поглядывая на нас и сияя. — Куда ж это путь держим — не возьму в толк!

Я лишь робко догадывался, боялся надеяться. Прошли под Харламовым... Давным-давно, кажется, мы плавали тут. И — ничего не изменилось — та же идиллия. Бурлаки, оставленные тут нами, все так же блаженствовали, валяясь в толстом тополином пуху.

— Куда ж мы это плывем — не пойму! — торжествовал Коля-Толя.

«Неужели — к его родителям?» — думал я. И сейчас разыграется одна из вечных мистерий: возвращение блудного сына под отчий кров? Возвращение — со свитой подвижников, что помогла ему пройти испытания, сохранить себя! Встретят? И заколют, как положено, тельца? И мы наконец отдохнем. И главное — Федя с Людой... найдется же для них закуток покоя? А?

— Куда же плывем-то мы? — ликовал Коля-Толя.

Возвращается счастье? Мы переглянулись с Никитой: где только наш Игорек, кок и стюард, он же — наш избалованный Орфей? Его тонкий вкус придавал нашему плаванию добавочную прелесть... Увы! Унесся в тучи в поисках своего летучего пальто, в котором жила теперь его душа, как у Кощея в яйце... Неизбежные, невозвратимые потери! «И млат водяной (Никита), и уродливый скат (он), и ужас морей — однозуб (я)» — так воспевал он, вслед за поэтом Василием Жуковским, наш экипаж. Где он, наш уродливый скат?

— Вон он! — заорал вдруг Никита.

Это невозможно На газоне за оградой лежал Игорек, в своем добротном, кожаном, отлично отреставрированном пальто! Изловил его все-таки! И не жарко ему теперь? Спал он, во всяком случае, умиротворенно. На газоне на коленях перед ним стояли два молодых милиционера. Смеясь, они срывали с газона белые одуванчики и, смеясь, сдували пушинки Игорьку на лицо. Какая неожиданная нежность!

— Нет, не просыпается, — шептались они.

...Потом этот случай с одуванчиками я вставил в пять, минимум, рассказов! Неправильно сказал Топчий, что я не там сюжеты ищу!

Игорек, бережно перегруженный нами на борт, проснулся и глядел на нас презрительно, недоуменно, типа: где я? Видно — сны были слаще! Ничего, мы еще покажем ему.

— Куда же мы плывем — не пойму! — не переставал торжествовать Коля-Толя.