Сон разума

Лавинный поток информации хлынул вечером, после полуночи, начавшись с подробных передач радиостанций «Свобода» и «Немецкая волна». — Репортеры наконец убедились в подлинности списка пациентов и успели собрать о них кое-какие сведения. Результат получился впечатляющий. Из сорока шести человек, подвергшихся процедуре кодирования всего несколько лет назад, восемнадцать уже были мертвы. Все они являлись учредителями или соучредителями крупных фирм, бирж или совместных предприятий, причем, как водится, никто ничего не знал о происхождении капитала. Почти все они покончили с собой, и многие при загадочных обстоятельствах, в связи с чем у журналистов вошло в обиход взятое из статьи Карины словосочетание «самоубийство вручную».

В числе оставшихся двадцати восьми, пока живых, имелись два депутата парламента, один заместитель министра, высокопоставленные чиновники, главы финансовых, промышленных и торговых корпораций. Особый интерес вызывал пребывающий ныне в звании генерал-майора службы безопасности Павлов, который в свое время подсунул для кодирования вместо себя Холщевникова.

На следующее утро не было ни одной значительной газеты, в которой не красовались бы фотографии Самойлова, Буги и сцены сеансов гипноза.

Обо всех этих событиях Александр Петрович Самойлов ничего не знал, ибо находился в полной изоляции от окружающего мира, в иных измерениях пространства и времени. Пространство его ограничивалось бетонным казематом длиною в три и шириной в два метра, а время обозначалось исключительно ударами собственного пульса; поскольку камера находилась в подвале, естественного освещения не было, и часы у него зачем-то отобрали.

Место его заточения находилось на территории промышленной стройки в Невском районе. Во время поездки провожатые не мешали ему следить за маршрутом, и он это воспринял как дурной знак.

Как только адвоката привезли сюда, один из громил двинул его пару раз в солнечное сплетение, второй же придерживал за плечи, а затем, когда ему предоставили возможность сползти на пол и корчиться там от боли и удушья, он издалека, словно через стенку, услышал равнодушный голос:

— Ладно, пока хватит.

Его сознание безэмоционально зарегистрировало это «пока» как дополнительный сигнал опасности.

Отлежавшись и обретя способность двигаться, он приступил к обследованию своей камеры. Из мебели имелась железная койка с грязным матрасом, умывальник отсутствовал, а клозет имитировала дырка в бетонном полу.

Александр Петрович пришел к очевидному и малоутешительному выводу, что находится отнюдь не в государственной тюрьме, а попал в частный, коммерческий сектор тюремного бизнеса. Здесь, по-видимому, держали людей, у которых вымогали деньги или информацию.

Часа через два один из его похитителей принес еду, достаточно скверную, но адвокат заставил себя поесть. Кормежка означала, что, по крайней мере, завтра он им нужен еще живым и, кем бы ни были эти ребята, сегодня рабочий день у них кончился. Он на пробу спросил, который час, но в ответ услышал односложное ругательство. Его тюремщик на профессионального вертухая был похож так же мало, как и на милиционера. Александр Петрович решил, что он из числа «мертвяков», то есть людей, которые по всем документам значатся покойниками, — как бы выходцев с того света, обреченных по одному слову своего шефа вернуться в небытие, уже навсегда, и потому готовых выполнить любые, даже самые дикие, приказы.

Остановив эти не имеющие прямого отношения к его судьбе мысли, адвокат занялся анализом своего положения. Он без труда просчитал дальнейшие действия Карины и их вероятный результат. По его прикидкам выходило, что критическим будет следующий день, и если ему удастся выжить в ближайшие сутки, то потом убивать его будет уже бессмысленно, разве только по недоразумению.

Отсюда вытекала стратегия поведения: на первом же допросе — а он не сомневался, что таковой последует — нужно вылепить нечто такое, на что они не могли бы не клюнуть и на проверку чего требуется не менее одного дня. Продумав парочку вариантов подобной наживки, он счел наиболее целесообразным попытаться поспать.

Но, увы, уснуть оказалось не просто. В голову лезли разнообразные и по большей части совершенно бесполезные мысли. В частности, он недоумевал, почему в данной, очевидно угрожающей, ситуации его позвоночник не подает предупреждающих сигналов. Не веря в возможность утери столь важной функции организма, он подумал, что его биологический индикатор опасности — слишком тонкий прибор для таких грубых условий и он, как говорят техники, «зашкалил». Под эти странные мысли ему удалось наконец уснуть.

Разбудили его хамским способом, схватив за шиворот и скинув с койки на пол. В камере находились оба вчерашних бандита, теперь наряженные в рабочие робы, и человек в сером пиджачном костюме, но с военной выправкой.

Не выше подполковника, мысленно оценил его звание адвокат.

Усевшись на принесенный его подручными стул, человек в сером вынул из кармана блокнот.

— Фамилия? — задал он первый вопрос с сонными интонациями в голосе. — Можете сесть.