Сон разума или иная реальность

А вот как Патриция Гарфилд описывает собственный осознанный сон, который можно отнести к тому же разряду: «Я подошла к двери, на которой было вырезано мое имя. Попытавшись прочитать его, я поняла, почему Успенский полагал невозможным произнесение своего имени в осознанном сне. Все вокруг начало дрожать и греметь, и я проснулась». П.Гарфилд, пережившая нечто схожее с переживанием С, заключает: «Нет ничего невозможного в том, чтобы произнести свое имя в осознанном сне, однако это действует разрушительно».

Другой иллюстрацией влияния ожиданий на осознанное сновидение могут служить два разных подхода к сексуальности в подобного рода снах. В первом случае женщина утверждала: «Осознание того, что спишь, приносит удивительное чувство свободы – расширяются рамки восприятия, и можно испытать все, что хочешь. Природа осознанных сновидений позволяет достигнуть мистических переживаний, однако существует некое неотъемлемое сопротивление всему эротичному».

Свидетельства Патриции Гарфилд совершенно противоположны. Она сообщает, что добрых две трети ее осознанных сновидений были наполнены сексуальной энергией. Половина таких сновидений «достигала кульминации и заканчивалась вспышками оргазмов». И далее: «Оргазм – естественная часть осознанного сновидения. Собственные переживания убедили меня в том, что сознательное сновидение, это оргазмическое сновидение… Многие мои ученики, – продолжает она, – рассказывали о схожих зкстатических переживаниях во время осознанных сновидений, подкрепляя феномен моих индивидуальных особенностей».

Дело не в том, являются осознанные сновидения естественно эротичными или нет, потому как они, возможно, не являются ни теми, ни другими. Скорее всего, каков сновидец, таков и сон.

Из приведенных примеров можно извлечь два полезных урока. Первый из них заключается в том, что предположения, касающиеся потенциального развития событий в осознанном сне, полностью или частично определяют то, что в действительности происходит. Второй урок– логическое следствие первого: индивидуальные особенности оказывают существенное влияние на феноменологию осознанных сновидений.

Сон П.Успенского: «Кто-то спрашивает меня: хочешь увидеть гусёнка? Ты ведь никогда не видел гусёнка. Я немедленно соглашаюсь с тем, что никогда не видел гусят. В следующее мгновение мне подносят на оранжевой шёлковой подушке спящего серого котёнка, но очень необычного вида: в два раза длиннее и в два раза тоньше, чем обыкновенные котята. Я рассматриваю этого «гусёнка» с большим интересом и говорю, что никогда не думал, что гусята такие необычные».

Сновидения своей особой хаотичностью и концентрацией во многом превосходят все известные нам образцы самовыражения, поэтому часто им отказывали в каком-либо смысле, но с другой стороны, признавали за ними бездны смыслов. Конечно, по сравнению с самыми совершенными произведениями сновидения порой выглядят как набросок, но в них есть та экспрессия, которой не могут пока достигнуть и признанные полотна и стихи, недаром многие художники обращались к сновидениям.

«Было страшно, как во сне» – в этих знакомым всем словах содержится указание на силу и слабость выразительности сновидения. Сновидение подобно именно личности сновидящего, оно связанно с его анатомией и физиологической структурой, поэтому оно является сильнодействующим средством, приспособленным для него и только для него одного. Сны обязательно должны обрести свою свободу при выходе во внешний мир.

Привычное и намеренное

Поступки осознанно сновидящих отличаются таким же разнообразием, как и поступки бодрствующих людей. Некоторые из наших действий чисто рефлекторны. Находясь в осознанном сновидении, мы можем, например, ходить, не теряя равновесия. Другие – инстинктивны: если нас что-то испугало, мы бежим. Большинство действий обусловлены привычкой: мы не теряем способности вести машину даже тогда, когда понимаем, что спим. Наконец, существуют намеренные действия: иногда мы сдерживаем желание убежать, даже несмотря на пугающие события, происходящие в осознанном сновидении, как бы не можем, но – отказ от действия – это форма осмысленного действия. Я перечислил здесь четыре формы действий – от самых бессознательных и автоматических до наиболее сознательных и добровольных.

Чем выше уровень наших действий, тем большей свободой мы обладаем. Свобода – это выбор. Нередко этот выбор пугает нас, и мы, как правило, выбираем уже привычное нам. Однако во многих случаях намеренное действие более приемлемо, чем привычное или инстинктивное.

Намеренное действие может заставить нас не бежать от опасности, добровольно встретиться лицом к лицу со своими страхами и преодолеть их. Большинство наших поступков представляет собой сложное сочетание всех четырех уровней действий. Наивысший уровень, доступный нам, определяется тем, насколько в данный момент мы руководствуемся своим сознанием.