Сон с четверга на пятницу

– Да, он много знал. Но он не знал, что вы настолько циничны, что будете проводить эксперименты на его жене.

– Эксперименты? – Доктор Макарский посмотрел на нее удивленно. – Вы правда думаете, что я проводил на вас эксперимент?

– Да.

Он покачал головой:

– Это неправда. Вы поступили ко мне в невменяемом состоянии. Я искренне пытался помочь вам. Как друг вашего мужа…

– Не смейте называть себя его другом! – яростно воскликнула Настя.

Стас Данилов положил руку ей на плечо.

– Спокойно, – тихо проговорил он. – Не тратьте нервы на эту сволочь.

Макарский снял очки. Снова надел.

– Я… – Голос его сорвался, но он сумел взять себя в руки. – Я пытался ему помочь. Я уговаривал его не пороть горячку. Но Алексей меня не послушал.

Слезы покатились по щекам Насти.

– Пожалуй, для первого допроса достаточно, – сказала Любимова. И приказала кому-то: – Уведите задержанного!

Откуда ни возьмись появились двое полицейских в форме. Они помогли Макарскому встать и вывели его из кабинета.

– Анастасия Сергеевна, мы отвезем вас домой, – мягко проговорила Любимова. – Вам нужно хорошенько отдохнуть.

– Да, – услышала Настя свой собственный голос. – Мне нужно отдохнуть. Мне сильно нужно отдохнуть.

Настя сунула руку в карман халата и достала три желтоватые таблетки.

– У вас есть вода? – спросила она у Любимовой.

– Нет, – ответила та настороженно. – Что это за таблетки?

– Средство от головной боли, – сказала Настя.

– А зачем так много?

– Это моя обычная доза.

– У меня есть чай, – предложил Стас.

Он достал из наплечной сумки небольшой красный термос, свинтил крышку-стаканчик, плеснул в нее чая и протянул Насте:

– Держите. Только он, наверное, слишком горячий.

– Ничего.

Настя положила на язык первую таблетку и запила ее чаем. Горячий напиток обжигающей волной прокатился по пищеводу, заставив Настю поморщиться от боли. Потом она выпила вторую таблетку. И третью. Вернула стаканчик Стасу.

– Спасибо.

– Да не за что.

Настя посмотрела на Любимову и спокойно произнесла:

– Не возражаете, если я прилягу на пару минут?

– Конечно, – ответила та слегка растерянно.

Стас поднялся с дивана, освобождая Насте место.

– Спасибо, – вновь поблагодарила она.

Потом легла и закрыла глаза.

– Стас, давай выйдем в коридор, – тихо сказала Любимова.

Данилов не заставил себя ждать. В коридоре Маша Любимова тихо притворила дверь и, повернувшись к Стасу, сказала:

– Не нравится мне это.

– Мне тоже, – произнес Стас. – Она очень плохо выглядит.

– Три таблетки за раз. – Маша наморщила лоб. – Как-то многовато, тебе не кажется?

– Да уж, – согласился Стас. – Но, с другой стороны, когда я страдаю от похмелья, я тоже глотаю сразу три таблетки цитрамона. Чтобы наверняка. Что будем делать, если она уснет? Надо бы отвезти ее…

Вдруг Любимова сорвалась с места, распахнула дверь и вбежала в кабинет.

– Стас, скорей сюда! – крикнула она.

Данилов последовал за ней. Любимова уже склонилась над Настей.

– Настя! – крикнула она. – Настя, проснитесь! Черт, кажется, она не дышит!

Стас в мгновение ока оказался рядом с диваном.

– Отойди-ка! Да отойди же!

Маша быстро отошла от дивана, уступая ему место. Стас нагнулся и вдохнул в рот Насти воздух. Потом положил руки ей на грудь и сделал несколько толчков.

– Зови Лаврененкова! – велел Данилов.

Маша бросилась вон из кабинета.

Когда пару минут спустя они с патологоанатомом Лаврененковым вбежали в кабинет, Стас сидел на краю дивана, бессильно опустив руки.

– Поздно, – сказал он. – Она умерла.

Лаврененков быстро подошел к Насте Новицкой и пощупал ее шею своими морщинистыми пальцами.

– Н-да, – протянул он. – Никакие промывания уже не помогут. – Он убрал руку и посмотрел на Машу, замершую в дверях. – Марусь, какие таблетки она выпила?

– Точно не знаю, – упавшим голосом проговорила Любимова. – Но думаю, что «Стиксовит».

– Та самая дурь, которая отправляет людей в «другой мир»?

– Да.

– Что ж… – Лаврененков снял свои дешевенькие очки и протер их полой шерстяной кофты. – Вот она и вернулась в свой «другой мир».

Он надел очки на нос и повторил:

– Н-да…

Маша посмотрела на лицо Насти Новицкой. Лицо это было безмятежно, а на побелевших губах застыла счастливая улыбка.