Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:
— Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!
Вскоре был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну, переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки, принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.
К несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое-какой утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись, растащили все более или менее ценные вещи.
Цзя Лянь, разумеется, радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят — семьдесят тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд, Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал его к себе и набросился с упреками:
— Я был занят по службе и не вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца, разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о нас может пойти дурная слава!
— Я не посмел бы злоупотреблять своим положением, — оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном на колени, — надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех, что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу Жуя и Ванъэра.
— Где уж тебе знать, что творилось в доме, если, судя по твоим же словам, тебе неизвестно, что делалось в твоих собственных комнатах! — воскликнул Цзя Чжэн. — Нет, толку от тебя не добьешься! Ведь ты сейчас не занят никакими делами, а даже не удосужился разузнать, что с отцом и со старшим братом!
Слова Цзя Чжэна до глубины души обидели Цзя Ляня, но он не осмелился перечить и, едва сдерживая слезы, покинул комнату.
«Наши деды с усердием служили и благодаря этому снискали славу, — с горечью думал Цзя Чжэн, — а мой брат и племянник преступили закон и лишились наследственных титулов и званий. Среди потомков не оказалось ни одного достойного! О Небо, великое Небо! Как могло ты допустить такой позор семьи Цзя?! Милостью государя мне возвращено все мое достояние, но разве смогу я один содержать обе наши семьи?! Как утверждает Цзя Лянь, в семейной казне не только нет денег, но мы еще влезли в долги. Значит, мы разорены уже несколько лет, только слава одна, что богачи! А я, глупец, ничего не видел! Не умри сын мой Цзя Чжу, у меня была бы какая-то опора. А Баоюй хоть и вырос, но так и остался никчемным».
Из глаз Цзя Чжэна полились слезы, омочив полы халата.
«Матушка уже стара, а я по-настоящему о ней не заботился, доставлял ей одни огорчения, — продолжал размышлять Цзя Чжэн. — Нет мне за это прощения! И винить некого, кроме себя самого!»
Эти печальные раздумья были прерваны приходом слуги, который доложил:
— К вам пожаловали друзья!
Цзя Чжэн выразил признательность всем, кто пришел, не покинул его в несчастье, и промолвил:
— Беда обрушилась на нас потому, что я не сумел должным образом воспитать детей и племянников, как следует наставлять их.
— Мы давно знаем, что ваш старший брат Цзя Шэ вел дела не по закону, — заметил один из друзей, — что Цзя Чжэнь распутничал и самовольничал, а ведь это позор! Куда хуже, чем провиниться по службе! Мало того, что они сами попали в беду, так еще и на вас навлекли неприятности!
— Люди часто преступают закон, но ведь не всякий раз цензоры докладывают о них государю! — проговорил кто-то. — Наверняка господин Цзя Чжэнь кого-то обидел, вот и решили ему отомстить!
— Цензоры тут ни при чем, — сказал один из друзей. — Все дело, говорят, заварили ваши слуги, связались с какими-то негодяями и своей болтовней помогали им распространять слухи! Без доказательств цензор не стал бы докладывать государю; а получил он их от ваших же слуг. Но как могли слуги на такое пойти? Оказаться столь неблагодарными!
— Этих негодяев зря кормят, — сказал тут кто-то. — Здесь все свои, и я могу говорить без утайки… Когда вы служили в провинции, о вас шла такая дурная молва, что даже я готов был поверить в вашу корысть. И виной тому опять-таки слуги! Вам следовало поостеречься! Сейчас вашу семью не тронули, но если случится еще что-нибудь, государь не простит, и дело может кончиться плохо!