Сон в Нефритовом павильоне

— Огненный князь не питает привязанности к Начжа, — шепнула она ему, — но и не предаст его. Нам нужно сообщить князю, что он может рассчитывать на прощение императора, и этим предотвратить его действия против нас.

Ян взглянул на Лотос и, помолчав, словно в раздумье, сказал:

— Государь желает привести варваров к повиновению миром, а не силой. Если Огненный князь покается в своих прегрешениях, он может получить прощение.

Лотос смогла только низко поклониться, слезы мешали ей говорить. Ян внимательно посмотрел на красавицу и отпустил ее к своим.

А Огненный князь, узнав, что его дочь попала в плен, решил было покинуть Начжа, но не успел — вернувшаяся невредимой Лотос передала ему слова полководца и богатыря, одолевшего ее в поединке. Тогда князь призвал к себе Чжудотуна, Кадара и Темура и, прихватив плененную ранее Сунь Сань, явился в минский стан. Ян приветливо встретил бывших врагов. Огненный князь, по натуре человек простодушный и не подлый, встретя такое обращение, растрогался до слез и, закусив до крови палец, проговорил:

— Хотя живу я в глуши, мое сердце не каменное и не деревянное, ведомы ему все семь страстей.[215] Никогда не забуду милосердия вашего, детям и внукам накажу о нем помнить!

Ян был доволен, приказал разбить шатры для пленников и проводить на отдых князя, его дочь и трех богатырей.

Лотос, обосновавшись в шатре вместе с отцом, задумалась: «Мой победитель и лицом и обхождением — само благородство, говорит умно, но уж больно нежен у него взгляд, когда он смотрит на меня. Если я ему приглянусь, как я буду служить под его началом? Только сдается мне, что богатырь Хун — женщина, чутье не может меня обмануть! Ради кого тогда пришла она в такую даль, да еще на войну? Если же это женщина, а женщины ревнивы, то почему она предлагает мне дружбу?» Не в силах ответить на все эти вопросы и сгорая от любопытства, Лотос направилась в шатер Хун и говорит:

— Вы сохранили мне жизнь, и я хотела бы служить у вас под началом, чтобы отблагодарить вас. Но подумала, что женщина в войске — это даже в древние времена диковина. Если на вашу сторону перешел мой отец со своими богатырями, то, может быть, этого достаточно?!

— Ваши слова удивляют меня, — улыбнулась Хун. — Когда-то Му-лань[216] заменила своего отца в войске, и никто ее не упрекнул за это.

Лотос в ответ:

— Я с рожденья живу в глуши, правил этикета не изучала, но знаю, как говорят мудрецы: мужчина и женщина не могут быть равными. Разве к ратному делу это не относится? Мне думается, что Му-лань была почтительной и преданной дочерью, но вела себя не как женщина, значит, уже поступала неверно.

Внимательно все выслушав, Хун подняла глаза и посмотрела на Лотос.

«Она хочет раскрыть мою тайну», — подумала Хун и, вздохнув, сказала:

— В мире не так уж мало женщин, которые поступали и поступают против предписанных правил. Причиной может быть и горе и любовь, да и можно ли мерить всех одной меркой?

Лотос поклонилась и вышла. «Моя догадка верна, — думала она, идя к себе. — Я пока не знаю, что за женщина Хун, но ко мне, судя по всему, она относится хорошо. Я могла бы поехать за нею в страну Мин!»

— Я знаю, что прегрешение можно искупить подвигом, — сказал дочери Огненный князь на утро другого дня. — Если полководец Ян начнет осаду Темудуна, я помогу ему и удостоюсь прощения.

— Нельзя этого делать! — ответила Лотос. — Вы прибыли сюда по зову соседа о помощи, и постыдно обратить теперь оружие против него. Самое верное — отправиться тайком к Начжа и уговорить его сдаться минам.

Князь прислушался к совету дочери и отправился в Темудун, где, узнавший о бегстве князя и его богатырей, бушевал Начжа.

— Дважды я обращался за помощью, дважды ее получал, и оба раза меня стерегла измена!

Военачальники князя ему в ответ:

— Великий Начжа, вы же видели, что ни Огненный князь, ни Лотос ничего не смогли поделать с минским войском. Полководец Ян и богатырь Хун оказались сильнее — надо покориться и сдаться на милость этих непревзойденных воинов.

Начжа выхватил меч и одним ударом развалил стол пополам.

— У меня в Темудуну зерна хватит на десять лет осады, — завопил он. — Если запереть все ворота и усердно их охранять, сюда и птица не пролетит, не то что минское войско. Если услышу еще одно слово о сдаче, разрублю, как вот этот стол!

Он приказал крепко-накрепко запереть ворота и поставить к ним усиленную стражу: он боялся не только за крепость, последнюю у него, но и за свои драгоценности и семью, которые находились здесь.

Начжа сам обошел крепость, проверяя надежность запоров на воротах и бдительность стражи. Вдруг в южные ворота постучал Огненный князь и попросил впустить его в крепость. Взбешенный Начжа закричал ему:

— Голубоглазые, красноликие мани никому больше не доверяют! Вот только доберусь до тебя, голову отрублю и тебе и всем предателям!

Он выстрелил в Огненного князя из лука, стрела попала в нагрудник и отскочила, а князь выхватил меч и крикнул в страшном гневе:

— Бабочка, летящая в огонь, не понимает, что жизнь ее на волоске, — так и ты!