Сон в руку

— Ну вот-с, как хорошо! Вы сами изволите помнить! — прервал моряк. — Об этом образке госпожа Рамсей тоже мне рассказывала: муж её после смерти отца носил его несколько лет на груди. Ведь его также звали Петром, в честь деда…

— Так куда же девался этот образ? — спросила я.

— Затерялся, — добродушно пожал плечами Торбенко. — На ночь маленький князь снимал его, и вот, было ему лет десять, когда случился у них пожар и всё имущество их, все бумаги и документы сгорели… Вдова Рамзаева или Рамсей, — как их прозвали на английский лад в Америке, — едва могла спастись со своим сыном… Всё погибло. Погибла и ладанка. И кольцо не уцелело бы, если б вдова князя Павла не носила его сама постоянно… В этой гибели и заключается причина молчания его наследника, Петра Рамсея. Добродушный и скромный был он человек! — с улыбкой продолжал объяснять моряк, обращаясь ко мне лично. — Утратив доказательство на принадлежавший ему титул, князь Пётр оставил и помышлять о правах на восстановление своей личности в России. К тому же, он сжился со вторым своим отечеством, Америкой, до такой степени, что пожалуй и сам бы забыл, кто он такой, ежели бы ему не попалась публикация… Обрывок старой газеты, о которой я говорил супругу вашему.

— Но я не слышала… Какой газеты? — спросила я, сильно заинтересованная.

— Английской газеты, в которой делался вызов наследникам князя Павла, — объяснил мне муж.

— Ах, как же!.. Я знаю. Такие вызовы и заявления о капитале положенном на имя их прадедушкой — много лет печатались в русских и иностранных газетах…

— Да знаю! — нетерпеливо прервал Юрий Александрович, продолжая ходить и вертеться по кабинету, как лев по клетке. — Знаю!.. Чуть ли не моя бабушка, — та самая, что питала романическую страсть к кузену Полю, — и следила за их печатанием. Но никто, никогда, на них не откликнулся.

— Я сам читал такое заявление, — сказал Торбенко. — Оно хранится у вдовы вашего дядюшки…

— Что ни мало не доказывает, что хранящая его особа есть точно вдова князя Петра Рамзаева — Петра номер второй! — насмешливо заметил муж мой. — Скажите сами, не удивительно ли, что, прочитав об этом, князь Рамзаев — если это был он — не заявил о себе?

— Он заявлял! Уж это извините!.. Он несколько раз писал на имя деда, но письма его, вероятно, не доходили… Вы сами изволили, помнится, сказать, что старый князь, пережив всех детей своих, впал в детство и последние годы не мог действовать самостоятельно.

— Это правда, но его окружали люди честные и правоспособные…

— Его родная дочь, бабушка моя Коловницына, распоряжалась всем, — прервала я мужа. — Она, полагать надо, горевала о брате не менее его самого и радостно схватилась бы за всякую о нём весть…

— Быть может, при жизни её, о Рамзаевых ещё и не было вестей… — вставил Торбенко.

Но я не дала ему договорить:

— Помилуйте! Когда бабушка умерла, её сын, отец мой, был уже взрослый человек, и смею уверить вас, что он не совершил бы дурного дела ни из-за какого наследства! — вскричала я горячо. — Если бы хоть одно письмо дяди Павла или сына его было получено, оно не осталось бы без последствий и без ответа.

— Не сомневаюсь в том, сударыня. Это доказывает лишь то, что письма князя Петра не доходили до него.

— Куда же могли они деваться?

Моряк только развёл руками.

— О, если бы я мог ответить на ваш вопрос, сударыня!.. Я не сомневаюсь, что будь у вас в руках хоть одно из многих писем, которые князь Пётр, по уверению вдовы его, писал своему деду, бедная маленькая Елена Рамсей вошла бы в права княжны Рамзаевой и получила бы своё состояние.

— Елена, говорите вы?.. Её зовут Еленой? — удивилась я. — Это тоже наше семейное имя. Так звали бабушку, так зовут и меня.

— Ни мало не дивлюсь, — отвечал моряк, пожимая плечами с добродушной улыбкой. — Отец Елены Рамсей стал чистокровным гражданином Соединённых Штатов; но его отец, князь Павел, до самой смерти своей был русским и свято хранил все предания и заветы своей семьи и своей родины. Пётр Павлович вероятно не раз слышал от отца рассказы о семейных преданиях и знал семейные имена ваши… Вот вам ещё доказательство!

— Которое весьма мало доказывает, ибо легко может быть случайностью, — упрямо заметил мой муж. — Да что тут! Скажу вам решительно: вашим клиенткам, капитан, могла бы только помочь выписка из свидетельства о рождении в Америке сына у пропадавшего там и пропавшего без вести князя Павла Петровича.

— Ну, мой друг, положим, что мы с тобой удовольствовались бы доказательством гораздо менее формальным, — заметила я.

— Например?

— Да например хоть малейшим, сколько-нибудь убедительным признаком действительности существования в Америке брата моей бабушки Коловницыной. Тогда, явилась бы полная возможность верить и тому, что у него остались дети!.. А то ведь вся семья была убеждена, что grand-oncle просто погиб в океане или в плену у каких-нибудь дикарей…