Сон в руку

— Тебе-то уж грешно себя в лени упрекать! Что ж мне про себя сказать?.. Я и встаю позже, и службы у меня нет, а вот тоже к самосонам большое пристрастие имею! — засмеялась я.

И видя, что его дурное расположение духа прошло, решилась вернуться к сильно занимавшему меня вопросу.

— Но вряд ли я сегодня засну… Знаешь, это известие выбило меня из колеи!

— Какое известие?.. Да! Моряка-то этого сказка?.. Вот уж вздор!.. Я бы давно забыл, если б не отвратительный, перестоявшийся обед!

— Однако нельзя же предположить, чтоб этот господин всё это выдумал?

— Он ли выдумал, его ли обманули, — я в это дело не вхожу и не намерен разбирать. Надеюсь, что ты меня достаточно знаешь, чтоб не заподозрить в алчности? Нам с тобой совершенно и даже более нежели достаточно того, что мы имеем; а детей у нас, по всей вероятности, уж и не будет… Жадничать мне не для кого. Но зря отдавать капитал, каким-нибудь авантюристкам, нет у меня ни малейшей охоты! Лучше на богоугодные заведения пожертвовать.

— Ну, а если в самом деле эти Рамсей — Рамзаевы?.. Как знать! Нет у них документов, — положим; но согласись, что пропажа документов — дело самое обыкновенное!.. Они не могут доказать нам кто они; но и мы не имеем положительных данных опровергать то, что они говорят… Почему же ты так убеждён в их лжи?

— Потому что правда, если б была она в их рассказах, стала бы известна десятки лет тому назад. Одно письмо — могло пропасть; но десятки писем — не исчезают. А поверь, мой друг, что князь Пётр, или тем более Павел, действительно существовавший и прекрасно знавший, что семья должна искать его, что отец тоскует по нём, — не раз и не два написал бы в Россию из Америки или Австралии, где бы он там ни очутился. Если он не писал и сыну не завещал, кому и куда писать, то лишь потому, что никакого сына у него не было, и сам он сразу попал в такие страны, откуда несть возврата… Надо быть ребёнком или восторженной мечтательницей, чтоб думать иначе и сочинять романы в нескольких томах на самое обыкновенное дело: смерть человека, погибшего более шестидесяти лет тому назад.

Я не стала противоречить, заметив в муже вновь пробуждавшееся раздражение; но втайне решила, что ещё повидаюсь с Торбенко, напишу его клиенткам. Юрий словно понял мои размышления:

— Поверь, что я не оставил бы этого дела, сам написал бы этим женщинам, если б не очевидная нелепость и фальшь… Это выдумка и шантаж, больше ничего… Подумай сама: могли ли люди нуждаться в помощи, быть может в насущном хлебе, весь век — и забыть о своём состоянии, о своих правах?.. Если князь Павел и предполагаемый сын его Пётр были не идиоты, — как могли они не попытаться восстановить свои права? Как объяснить, что в течение пятидесяти лет этот «Пётр» не только не домогался своего титула и наследия, но даже не написал ни разу?.. Ведь при нём и пары? и почтовые учреждения, и телеграфы, — что там ни рассказывай твой капитан, легковер он или мошенник, его дело! — вошли в употребление и действовали исправно. Что же мешало ему ими воспользоваться?

— А может быть недостаток предприимчивости, равнодушие, лень, апатия… — предположила я. — Мало ли странностей в людях!

— Ну, значит он был форменный идиот.

— Не идиот, положим, а просто человек неразумный и равнодушный к благам мирским. России он не знал — и в титуле, а может и в состоянии, не нуждался… Теперь вдова его и дочь, как Торбенко говорит, бедствуют. Но при нём они жили безбедно, быть может богато… Все эти права покойного князя, его русское происхождение и сама Россия, вероятно, казались им такими далёкими, туманными, мифическими. Право, мой друг, это предположение возможно…

— При полном идиотстве — согласен.

— Ах, какой ты! Заладил — идиотство… А хотя бы и так. Разве жена его и дочь ответственны за поступки князя Петра?.. Должны страдать…

— Князя Петра?.. Ты удивляешь меня, Елена, — сердито оборвал меня муж. — Ты уж признаёшь формально этот миф?.. Право, можно подумать, что этот моряк околдовал тебя!

— Да! Он околдовал меня своим честным лицом, своим правдивым, ясным взглядом, своею убеждённою речью! — ответила я. — А подумай, Юрий, если не мы правы, а он — какой ответ дадим мы за несчастье Елены Рамзаевой и её бедной матери?

— Елены Рамзаевой!.. — развёл руками мой муж. — Ну, матушка моя, час от часу не легче!.. Ты положительно невозможна, своим невероятным легкомыслием, Hélène.

Юрий Александрович встал и отодвинул выпитую чашку кофе. Несмотря на шуточный тон его, я видела, что в настоящую минуту лучше не возражать своему главе и повелителю; а потому лишь улыбалась на его дальнейшие оскорбления.

— Да, да! — посмеивался он. — Ты была бы весьма лёгкою добычей г-д Торбенко, Рамсей и КR, если б эта почтенная фирма имела дело с одной тобою!.. Ну, так если я засплюсь, ты прикажи Маше разбудить меня ровно в шесть часов и поедем, ко всенощной.

— Я сама тебя разбужу, друг мой.

Муж вышел, а я улеглась половчее на своём диване, взяла нечитанную ещё в тот день газету и стала читать, без разбору, что попадалось на глаза.