Сон ведьмы

Тихо, чтобы не разбудить ребёнка, Гвидо Микони ласкал её щёку, затем он вышел на цыпочках в небольшую прихожую, слабо освещённую керосиновой лампой. Он потянулся за своим пиджаком, шляпой и туфлями, приготовленными заранее ещё вечером, и оделся. Поставив лампу у зеркала, он критически осмотрел своё изображение. Обветренное лицо 46-летнего мужчины, слегка худощавое, было всё ещё наполнено той неистощимой энергией, которая позволила ему пройти сквозь годы изнурительного труда. Его волосы с прожилками седины были по-прежнему густы, а ясные коричневые глаза ярко блестели под косматыми бровями.

Осторожно, стараясь не наступить на собаку, которая во сне скулила и перебирала ногами, он вышел на улицу. Прислонясь к стене, он подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Вздохнув, он проводил взглядом ранних тружеников, идущих на работу. Они словно призраки скользили в пустоте предрассветной тьмы.

Вместо того, чтобы пойти на южный конец города, где строителей плотины ожидал грузовик, Микони направился на рыночную площадь. Там останавливался автобус на Каркас. Слабый свет внутри автобуса очерчивал фигуры нескольких пассажиров, дремавших на своих местах. Он прошёл в самый конец и, поднимая чемодан на багажную полку, увидел тень через грязное стекло автобуса. Чёрная и огромная, она стояла напротив белой церковной стены. Он не знал, что заставило его подумать о ведьме. И хотя он не был верующим, его губы тихо зашептали молитву. Тень растворилась в слабом облаке дыма.

Наверное, ослепительные лампы на площади сыграли шутку с его глазами, подумал он. Рорэма и Канделярия объяснили бы это по-другому. Они бы сказали, что он видел одно из тех ночных существ, которые бродят по ночам.

Существо, которое никогда не оставляет следов, и лишь таинственными сигналами оно сообщает о своём присутствии и исчезновении.

Голос контролёра вмешался в его мысли. Микони оплатил свой проезд и спросил, как лучше проехать в порт Ла Гуэйра, а затем закрыл глаза.

Дребезжа и покачиваясь, автобус пересёк долину и медленно поднялся на пыльную извилистую дорогу. Микони прильнул к окну, рассматривая всё в последний раз. Отступающие пятна крыш и белая церковь с колокольней проплыли перед его помутневшими от слёз глазами. Как он любил звон этих колоколов! Он больше никогда не услышит их снова.

* * *

Отдохнув немного под неуловимой тенью цветущего миндального дерева, Гвидо Микони прошёлся по площади и свернул на сонную, узкую улочку, которая кончалась кривыми ступеньками, вырезанными в холме. Он поднялся до середины и осмотрел порт. Ла Гуэйро — город, зажатый между горами и морем; розовые, голубые и буро-жёлтые дома, церковные башни-близнецы и старая таможня, которая, как какой-то древний форт, врезалась в гавань.

Его повседневные экскурсии в это уединённое место стали необходимостью. Только здесь он чувствовал себя в безопасности и покое.

Иногда он проводил здесь несколько часов, наблюдая, как швартуются большие корабли. По флагам и цвету дымовых труб он пытался угадать, какой стране они принадлежат.

Его еженедельные визиты в контору судоходства этого города были так же необходимы для его благополучия, как и это наблюдение за судами. Прошёл месяц с тех пор, как он оставил Рорэму и Канделярию, а он всё ещё не мог решить, вернуться ли ему в италию напрямик или проездом через Нью-Йорк.

Или последовать совету мистера Гилкема из судоходной конторы: сесть на один из немецких сухогрузов, плывущих через Рио, Буэнос-айрес, через африку в средиземное море и посмотреть на мир. Но какими бы заманчивыми ни были его возможности, он не мог заставить себя заказать обратный билет в италию. Он не понимал, почему. Хотя в глубине души он знал причину.

Он поднялся на вершину холма и свернул на узкую извилистую тропинку, ведущую к пальмовой рощице. Он сел на землю, прислонив спину к стволу, и начал обмахивать себя шляпой. Тишина была абсолютной. Пальмовые листья неподвижно обвисли. Даже птицы парили без каких-либо усилий, словно падающие листья, подколотые к безоблачному небу.

Он услышал отдалённый смех, эхом отозвавшийся в тишине. Вздрогнув, он оглянулся. Звенящий звук напомнил ему смех его дочери. Внезапно её лицо материализовалось перед его глазами. Мимолётный образ, бестелесный, плывущий в каком-то слабом свете; её лицо, казалось, было окружено нимбом.

Быстрыми, резкими движениями, словно стараясь стереть наваждение, Гвидо Микони замахал своей шляпой.

Возможно, что Канделярия на самом деле родилась ведьмой, — размышлял он, — может ли ребёнок действительно быть причиной его нерешительности с отъездом? — спрашивал он самого себя. Была ли она причиной его неспособности вспомнить лица жены и детей, оставшихся в Италии, как бы сильно он ни желал этого?

Гвидо Микони встал и обвёл глазами горизонт. На секунду он подумал, что спит и видит огромный корабль, который появился словно мираж в дрожащем мареве раскалённого воздуха. Судно подходило всё ближе и ближе, направляясь в гавань. Несмотря на расстояние, он ясно различал белую, красную и зелёную трубы.