Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Нет, полно толковать, воевода почтенный, — перебил его Арбузьев, обращавшийся с приближенными князя Микала довольно небрежно. — Не расчёт москвитянам надвое делиться, ибо от того ущерб ихним силам будет. Да и дозорные у нас понаставлены по лесам окрестным, не могли же проспать они воинство вражеское, ежели на Чердын, аль Покчу, али Урос там пошло оно. Мигом бы весточка до нас долетела. А теперича ни слуху ни духу от них. Стало быть, не на Чердын, не на Покчу, не на Урос пошли москвитяне, а пошли они на Изкар околицею, чтобы, значит, нас в обман ввести!.. Вот моя мыслишка, князь высокий. Не знаю, как ты порассудишь по делу сему.

— По-твоему ж думаю я, Василь Киприянович, — ответил Микал, убеждённый доказательствами новгородца. — А Бурмат испугался понапрасну, вестимо. Нельзя еже московитянам потаённо пройти, ежели сила их неисчислимая. Непременно заприметили бы их. Это хоть кто поймёт.

— Может, ошибся я, спору нет, — согласился Бурмат, покорно склоняя свою голову перед князем. — Может, взаправду на Изкар обе части воинства московского двинулись. Только чует моё сердце недоброе...

— Что ж поделаешь, друг-воевода, сердце не всегда спокойно бывает, — глубокомысленно заметил Микал и, прекратив разговор, приказал своему ополчению переправляться через Низьву, спустившись для этого вёрст на пятнадцать ниже московского стана.

На следующий день, около полудня, князь Микал уже подошёл к Изкару, где и соединил свои силы с силами князя Мате, набравшего более полутора тысяч ратников. Таким образом, в общей сложности, под началом пермских вождей оказалось около пяти тысяч человек, вооружённых кто чем попало и одушевлённых разными чувствами, преимущественно же злобою к врагу, соединённою с порядочною долею робости.

Мате от души торжествовал, видя такую огромную рать, не слыханную для Перми Великой. Он думал, что стоит им ударить на врага — и враг будет повержен во прах, сражённый пермскою мощью. Но Микал был угрюм и печален. Он чувствовал, что трудно сломить москвитян, привыкнувших биться с татарами, известными своею свирепой отвагой. А пермянам далеко было до татар... не сдержать им будет напора московского... Тоска грызла его сердце, исполненное неясного трепета... "Эх, кабы вышел толк из мирных переговоров с противниками проклятыми!" — вздохнул Микал и послал Арбузьева навстречу москвитянам, чтобы предложить им мир от имени покчинского и изкарского князей, только с непременным условием сохранения пермской независимости, вместо чего русские могли получить богатый откуп, соответствующий их походным трудам.

Арбузьев вернулся быстро, принеся известие о непреклонной решимости главного московского воеводы покорить Пермь Великую "под нозе своего государя", невзирая ни на какие препятствия. Это точно холодом обдало душу Микала, но он подавил своё волнение и приказал готовиться к бою, решив биться с врагами до последней крайности.

А москвитяне были уже недалеко... Воеводы забегали промеж рядов ратников, показывая кому где стать, отдавая приказания десятникам, руководившим в битве действиями воинов, порученных их наблюдению... Вокруг Изкара тянулся ряд преград и прикрытий, воздвигнутых стараниями Мате, не терявшего даром времени в ожидании незваных гостей. Эти преграды и прикрытия состояли из высоких деревянных срубов и целых гор сухого валежника, внутри которого была положена береста для того, чтобы в крайнюю минуту можно было поджечь сушняк и огнём и дымом отогнать нападающих. Тут были размещены особенно меткие стрелки, под начальством храбрейших десятников, обязанных защищать известное пространство, указанное им воеводами. Над десятниками были ещё поставлены особые начальники, нечто вроде сотников, назначение которых состояло в том, чтобы объединять отдельные десятки и согласовать их работу с работою прочих частей войска. Таким образом, первая линия укрепления начиналась ещё далеко от валов и палисадов Изкара, являясь немалым препятствием для наступающих.

— Готовься, готовься! Враг идёт! Враг идёт!.. К болоту подходят уже!.. — пронёсся глухой ропот по рядам пермских ратников, и все сразу притихли, почти затаили дыхание, ожидая рокового мгновения, когда неприятель выйдет из лесу на открытое пространство болота.

— Не зевай, братцы! — обратился Арбузьев к своим сотоварищам, засевшим впереди всех с туго натянутыми луками в руках. — Бей их как собак поганых! Прямо в лбы московские целься!.. Я думаю, не забыли ещё вы, как они в Новгороде нашем буянили, кровь ручьями лили, отцов да матерей наших вешали, сестёр да невест наших насиловали!.. Надо им отплатить хоть маленечко, пусть знают, каковы мы есть люди новгородские!..

— Не спустим мы, Василь Киприянович! Побьём их, сколько силушки нашей хватит! Ты уж не бойся за нас! — раздались голоса новгородцев, разделявших чувства своего предводителя. — Не забыли ведь ещё мы поношение новгородское, крепко в нас обида московская сидит!..

— Ну, то-то же. Стойко на месте держись, пример пермянам кажите. Пусть и они поорудуют так же, как мы орудовать хотим! Ну, Господи, благослови!