Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

После этого Владимир Андреевич начал расспрашивать Карыка: как произошло сражение между его соотечественниками и монголами чагатайскими, почему Тохтамыш получил урон, а Тимур выиграл победу, каковы по храбрости воины последнего, — но татарин отвечал так сбивчиво и заведомо лживо, восхваляя своих земляков и выставляя трусами чагатайцев, что он прекратил расспросы и сдал Карыка на руки придворной челяди, приказав накормить и напоить его.

— А наутрие дайте ему коня доброго, оболоките в одёжу новую и на рязанскую дорогу проводите: пусть восвояси едет, — распорядился Владимир Андреевич, и мурзу увели на отдых.

— Наказал Бог злодея! — промолвил князь по выходе татарина, относя это слово к Тохтамышу. — Нашлась и на него управа! И как бы счастливы мы были, если б Тимур повернул назад... Но он на нас наступает... Господи, помоги нам! Не оставь нас без святой Твоей помощи! На Тебя Единого надежда!..

Он перекрестился на висевшие в углу иконы, блиставшие дорогими окладами, взял в руки гусиное перо, подумал и принялся за писание грамотки, прерванное прибытием ханского посланца.

IX

В этот же день московский митрополит Киприан, продолжавший жить в Симоновом монастыре, посетил Федора-торжичанина, лежавшего на одре болезни. Юродивый, по-видимому, поправился; лекарственные снадобья инока Матвея понемногу становили его на ноги. Кровавые раны на голове затягивались, тело уже не так болело и ныло, и он даже мог подниматься с постели, хотя, конечно, с большим трудом.

— Мир ти, брате Феодоре, — промолвил митрополит, входя в обительскую странноприимницу, где лежал больной юродивый. — Божие благословение да будет над тобою. Ну, каково здравие?

Фёдор приподнялся на постели, сел и, принявши благословляющую руку митрополита, поднёс её к губам и поцеловал.

— Твоими молитвами, владыка святой, оживать начал. Язвы на голове затягиваются, телеса сил преисполнены. Не ведаю я, чем милость Господню заслужил?

Киприан подсел к нему на низенький табурет, поставленный в головах юродивого, запретил ему подниматься на ноги, что Фёдор хотел было сделать, помолчал немного и сказал:

— Радуюсь я, что ты поправляться начал. Не одним духом жив человек. И о плоти своей иногда позаботиться следует. И Господь недаром подаёт тебе здравие: видит Он твою жизнь добрую и воздаёт тебе по заслугам твоим!

— Не хвали незаслуженно, владыко, — возразил Фёдор, не желавший принимать похвал, хотя, быть может, и справедливых. — Какова моя добрая жизнь? Это никому неведомо. А грехов у меня много... ох много! Не знаю я, как меня Господь Бог милует!..

Он вздохнул глубоко и сокрушённо, сотворил крестное знамение и продолжал тихим голосом:

— Да, погряз я во грехах, а весь люд православный во грехах утопает... Кара Божия постигает страну нашу. Страшный воитель идёт. Земля-мати сотрясается от топота многого множества ратей хана Тимура. Неисчислимо воинство его. Точно туча грозная, подвигается он к рубежам нашим, беспощадно предаёт огню и мечу всё живущее!.. Нельзя думать, чтоб ополчение наше остановило стремление врагов! Если чуда Божия не совершится, погибель Руси предстоит... Припомнятся нам времена хана Батыя...

— Что ты говоришь? — с ужасом воскликнул митрополит, смутившись от слов юродивого. — Неужто христолюбивое воинство наше не сможет преградить дорогу врагу?

Торжичанин печально покачал головой.

— Не в воинстве сила, а в Божией милости, владыка. А Божию-то милость мы не заслужили. Нераскаявшиеся грешники мы. От князя великого до последнего смерда грешим мы, не думая о заповедях Господних! Телеса свои мы холим, мамону ублажаем, всяким непотребствам предаёмся, а Господа Бога забываем. Нет среди нас молитвенников за землю родную, кроме тебя, владыка святой, да кроме игумена троицкого Сергия, да ещё некиих иноков добрых!..

— Какой я молитвенник, брат Фёдор, — возразил Киприан. — Грешный человек я, как и все прочие, даже грешнее других. А вот игумен Сергий — праведной жизни человек, имеет он дерзновение ко Господу. И ты, брат Фёдор, Богу угоден...

Юродивый замахал руками.

— Нет меня непотребнее, владыко! Грешный, окаянный я человек! Не знаю, как Бог грехи мои терпит? Неизреченна Его милость великая... Не угодник я, а грешник страшный!.. А ты, владыка святой, поведай мне, недостойному: как готовится Русь Тимура-воителя встречать? Не падают ли духом люди православные? Не мешкотно ли собираются на рать? Прости меня за опрос сей, владыка: вестимо, я смелость большую приял спросить у тебя, но крепко я Русь люблю и жалею её от глубины душевной...

— На Руси смятение немалое, — отвечал митрополит. — Народ перед Тимуром трепещет и Бога о спасении молит. Князья и бояре ратников собирают, богатые достатком своим жертвуют, а бедные сами себя на службу отдают. Не мешкотно собираются на брань люди православные, но духом упали все. Не под силу, думают, управиться с сорока тьмами монголов, что под водительством Тимура идут. Не знаю, что соделается с Русью, если враги попадут в пределы её. Немного ещё набрано войска...