Сон веселого солдата (СИ)

...Тёплый тихий вечерний воздух был переполнен пряным запахом чужой страны. Малолюдный ресторанчик-веранда, так же, как и всё вокруг, настраивал на пассивный отдых. В ласково шелестящей листве весело заливались разнокалиберные птицы. Вездесущие нахальные воробьи, чирикали и вели себя совсем уж по-нашенски. Не раздражая слуха, доносилась иностранная, вперемешку с русской, разговорная речь. Мы сидели семьёй за столиком, уютно расположенным в углу, у перил, граничащих с насыщенной экзотическими ароматами местной растительностью. Спокойно беседовали и не торопясь пили чай с восточными сладостями. Душу и слух ласкал прибой Средиземного моря, одна из главных причин моей любви к побережью. Дочечка принесла мороженое и аккуратно подала в руку шершавый острый вафельный рожок, в двух словах обрисовав его содержимое из шоколадно-сливочных шариков. Во мне что-то дрогнуло, вокруг всё замерло и пропало.

Афганистан, кальянная с чужим отталкивающим запахом, притаившаяся на окраине провинциального города. Нас также трое, но уже солдат с оружием и в униформе. Сидящий полубоком хозяин безалкогольного заведения, неприветливый бай в тёмно-синей одежде и папахе, правая рука которого опускала и поднимала длинный рычаг аппарата с выплёвывающимися коричневато-блестящими шариками.

...Я ел и вспоминал, вспоминал и ел отчего-то уже не такое сладкое и вкусное лакомство. Анастасия, предвидя мой восторг (жена же была удивлена моим равнодушием к мороженому), принесла добавку. После пятой (нервной) порции я, улыбнувшись, сдался и сказал, что больше не могу. Про себя же добавил: "Не могу, ни есть, ни вспоминать...".

Ранним утром несмело засвиставшие птицы сообщили о начале отпускного дня. В настежь открытую балконную дверь ласковый утренний ветерок приносил запахи моря и разноцветья. Мягко и убаюкивающе, накапливая секунды в дни и года, тикали часы на стене. Наконец-то торопиться было некуда. Неожиданно, разносясь эхом над сонным побережьем, зазвучал голос муэдзина. Слегка хрипловато-прерывистый, призывал к утренней молитве. Моё тело прошила нервная волна смешанных чувств. Больше десятилетия миновало с тех пор, как я впервые услышал его. В то далёкое утро голос плыл эхом над приютившимся вдоль горной реки духовским кишлаком и обрывистыми дремлющими скалами. Отбросив в сторону шелковистую простыню, тихо ступая по ковровому покрытию, вышел на балкон. Стараясь не разбудить спящих девчат, потянул стеклянную дверь. Двигаясь на колёсиках, та без труда подалась и, дойдя до упора, также бесшумно остановилась. Выдерживая паузы, голос по-прежнему разносился над мирной страной. Я сидел на присядках, упершись босыми стопами в холодный кафель, прислонившись спиной и затылком к тонированному стеклу лицевой стены бунгало. По левую руку стоял плетёный стул и столик, на котором ожидал утренней гимнастики плечевой эспандер. Словно со мной соглашаясь в желании не беспокоить отдыхающих, приятно шушукалась пальмовая рощица. Мощные шероховато-колючие стволы, обступая прохладный бассейн, заботливо накрывали тенью раскидистых крон временно пустующий маленький пляж. Свисавшие длинные языки упругих волнистых листьев тихо шелестели, прикасаясь к металлу фигурных перил.

****

Молитва давно уж стихла, а я всё продолжал сидеть недвижимо, прислонившись к гладкому, с приятной прохладцей стеклу, слегка отбросив назад голову с не по годам посеребрёнными пеплом войны висками, как о том красиво пишут в книжках.

В ушах звучал то ли вой просквозившего афганскую даль горячего азиатского ветра, то ли вой моей души.

Душа - что же это такое, и где твоя обитель? И ногтем её не сковырнуть - для пробы, и в сундук не запереть...

Столько лет миновало, у многих уже дети достигли возраста, когда их отцы воевали. А мы, каждый первый вернувшийся из-за речки Пяндж, остаёмся по-прежнему и навсегда "русскими афганцами"...

В день ранения ежегодно накрывала грусть. Теперь я понимал, почему в праздник Победы плачут отвоевавшие ветераны. Всегда старался обойти воспоминания о прошлом, но в один из поздних вечеров появилась необходимость высказаться. Настюша уже спала. Тихим голосом, словно сам с собой, слово за слово, дошёл до момента взрыва. Вдруг из детской спальни раздался дочкин крик: "Папа упал... Папа упал!". Мы с женой бросились к кроватке, но девочка уже улеглась и продолжала спать. С этого дня, чтобы не ранить детскую душу, решил раз и навсегда, насколько это возможно, уйти от гнетущих воспоминаний. Попытаться заставить себя не думать о войне путём замены мысли одной на другую - это возможно. Но уйти от накрывающей тоски в день ранения, приходящей незванно, отодвинуть её - никак.

"Папа, ты отчего сегодня такой хмурый?".

"Понимаешь, доченька... - тяжело выдохнув, на мгновенье призадумываюсь, как объяснить причину, не принося боль ребёнку. - В этот день, много лет назад, очень далеко отсюда я потерял своё здоровье...".