Взвод собирался на сутки заступить в караул. Брились, подшивались, гладились. Тёплым тихим вечером у штаба дежурный по полку, как и мы, с ярко-белым подворотничком, проведя визуальный осмотр, дал разрешение заступить в караул. Погрякивая автоматами и штык-ножами, поднимая пыль тяжёлыми ботинками, мы направились принимать вахту. Караульное помещение находилось напротив штаба дивизии. Имея небольшой опыт сна на посту и помня, что здесь вам не Россия, расклад здесь иной, я выбрал должность выводящего, в обязанности которого входило - ночью спать, а рано утром вывести из камеры караульного помещения сидящих на гауптвахте арестантов. И в течение всего дня сопровождать их на подсобно-чёрных работах.
Рано утром, когда ещё даже солнышко спало, из душного бетонного узилища выпустил ребят подышать свежим воздухом. Их было человек семь, все из солдатско-сержантского состава. Это были бунтари и залётчики, но такие же, как я, молодые простые ребята, отличаясь лишь тем, что они без ремней и кепок, а я с автоматом и штык-ножом. Мы вышли на дивизионный плац. На чёрном небе звёзды отсутствовали. Дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Все спрятались за высоким металлическим щитом, на котором красовались портреты членов ЦК КПСС.
"Можно покурить?", - тихим голосом спросил паренёк из музвзвода.
Я разрешил и отошёл в сторону, чтобы не пропустить проверяющего. Курить арестантам было запрещено. Ненадолго осветив заспанное лицо, спрятанный в ладонях от ветра и от посторонних глаз, сверкнул огонёк зажжённой спички. Не успел курильщик сделать и пары затяжек, как вдруг из-за физиономии взиравшего на нас с абсолютным безразличием министра обороны выскочил начальник гауптвахты. Худощавый, среднего роста капитан, со злым лицом и сросшимися бровями, сразу нанёс солдату удар по лицу. Светлячок сигареты, разлетевшись огненными брызгами, быстро погас.
"Тебе плюс пять суток ареста! - прошипел он. - А тебе, - ткнув пальцем в мою сторону, - трое!". И так же быстро исчез за широким, но плоским фейсом министра.
Возомнившему себя мечом правосудия начальнику свою прыткость и смелость проявлять бы не на плацу, а в борьбе с "духами", которых он лицезрел лишь в холодных камерах своих владений, напрочь забыв, что отлавливают врагов в горах и поставляют ему эти вот юноши. Повисло молчание, музыкант смотрел невеселым взглядом.
"Пойдём разоружаться, сокамернички", - махнув рукой, ничуть не расстроившись, сказал я им.
В караулке, развеселив новостью сослуживцев, сдал всё, что мне теперь не положено, и отправился на губу.
Перед завтраком, под конвоем своего друга, я шёл в казарму, чтобы заменить новую эксперименталку на сменку.
Подходя к расположению роты, сказал Олегу: "Лицо сделай построже". Сняв кепку и сомкнув руки за спиной, понурив голову, вышел вперёд.
"Что за маскарад?", - спросил старшина, строивший роту на завтрак.
"А меня, как ненадёжного элемента, упекли на трое суток в кутузку...".
В строю засмеялись.
"Отставить ржачки", - скомандовал старшина.
"Направо, в столовую шагом марш!". Спустя полчаса, на небольшой забетонированной площадке - плацу гауптвахты, капитан-"бровеносец" проводил утренний осмотр. Внимательно шаря глазами по заключённым, медленно приближаясь, шёл вдоль строя. Поравнявшись с новичком, нахмурив лоб, подозрительно всматриваясь, остановился. Светло-бежевая солдатская форма ладно сидела на мне, словно руки к ней приложил умелый портной: далеко не новая, выгоревшая и стиранная-перестиранная, но опрятная и, главное, не висевшая балахоном (спасибо землячкам-камазистам за нужный подарочек...).
"У тебя брюки ушиты, быстро распарывай и возвращай уставной внешний вид".
"Никак нет, я не ушивал...", - упрямо смотря в жёсткие глаза, ответил я чистую правду. У многих, стоявших в шеренгу по одному, из-за распущенных швов брюки потешными галифе топорщились в стороны.
"Даю пять минут на устранение".
Я, не пошевелившись, продолжал смотреть в глаза капитану, этим демонстрируя, что от сказанного не отрекаюсь. Из отвисшего бокового кармана военно-полевой куртки он вытянул увесистую связку ключей. Погрякивая металлом, отыскал небольшой брелок-ножичек и, приближаясь, открыл его на ходу. Наклонившись, рукой схватил штанину выше левого колена и снизу вверх звучно резанул материю игрушечным ножом. Складывая орудие труда, отступил на пару шагов и с удовлетворением и даже наслаждением рассматривал работу.
"Надо же, какая находчивость", - думал я, глядя на разрез. И очень захотелось процитировать капитану строчки из клятвы-присяги, где чёрным по белому было написано: "Клянусь... всемерно беречь военное и народное имущество...". Но воздержался, в этих застенках он местный царёк. Сказать-то можно, но что потом, кроме ненужных проблем...
"Хорошо, что хоть нижнее бельё не проверяют", - мелькнула шальная мысль. Трусы "семейного" фасончика на мне были уж точно в не уставной цветочек.