...По старинной привычке смотреть на пришедшего сначала в глазок я вижу через маленькое стеклышко его, нашего гипотетического отца, но в слегка искаженном и уменьшенном варианте.
Все у нас к тому времени, надо сказать, тоже уже сошло на нет - он окончательно стал отцом в минусе... Но вот почему-то мы сейчас стоим друг перед другом в оседающих пылью московских сумерках и каким-то боковым зрением необыкновенно отчетливо ощущаем за окном падеж последних августовских звезд.
Вова лежит в своей кроватке, куда он недавно перекочевал из младенческой люльки, и играет только что подаренным ему розовым Колобком: если нажать пальчиками на круглые бока, изо рта высовывается красный резиновый язык, похожий на срам.
Мы все трое пугаемся и хохочем. Мы хохочем и поем песенку про Колобка, как он там ото всех, черт этакий, ушел с румяным боком - катится, катится себе дальше, а навстречу ему...
- Вова! - Вова смеется, а Колобок снова высовывает гостю свой язык. Мы все снова притворно пугаемся.
- Ай да Вова, ай да сукин сын! - тот, похоже, радуется детской сообразительности. - Конечно, навстречу мне Вова, кто же еще... мне отмщенье и аз воздам.
- Что ты! - смеюсь я. - Мальчик далек от аллюзий и параллелей, да и при чем тут ты?
- Ну, отец все-таки, - смеется, - все-таки уезжает не на день, не на два...
- И даже не на три, - смеюсь, - только чей же это отец?
- Да его, Вовин, - улыбается он.
- Ошибаешься, - улыбаюсь в ответ. - Вова не твой сын. Это ошибка.
- Как это не мой? Какая может быть ошибка? - смеется.
- Простая, - смеюсь в ответ, - это вы тогда сообща придумали, будто я целка невинная. Потом еще звезду какую-то приплели и чуть ли не духа святого - извольте ли видеть, прямо ко мне на дом для непорочного зачатия... А я к тому времени уже слегка подзалетела!
- Шутишь, - смеется, - никуда ты не подзалетела. Проверено - мин нет.
- И кто же проверял?
- Да я и проверял. Не помнишь?
- Ну, проверял, - смеюсь я, - это вы тоже здорово придумали: звезда, мол, звездой, а вдруг ничего не родится или родится несколько недоделанным. На весь свет ведь позорище! Публика ни за что не простит. Надо было, значит, доделать.
Только я к тому времени была уже:
- Не была, - усмехается, - Все я лично сделал, тепла загнал куда надо.
- Ошибка, - смеюсь, - ошибка! А если и нет, то это называется групповое растление, папа!
- Теперь уже поздно, - отвечает, - никто все равно не поверит. Ты ведь у нас женщина с большое буквы. Никогда тебя не забуду.
- Конечно, не забудешь. Я тоже не забуду. Никто из нас ничего не забудет. Даже Вова:
- Жди меня и я вернусь, только очень жди! - поет вдруг Вова (крайне восприимчивый мальчик, все запоминает) и машет сабелькой.
- Ай, да Вова, ай да сукин сын, уже поет, - радуется он.
- То ли еще будет, - радуюсь я.
- А что будет?
- Что было, то и будет.
- А что было?
- Сам знаешь.
- Я-то знаю.
- И я знаю. В детстве тебе казалось, что ты - одинокий и страшный Колдун. Ото всех на свете должен скрываться. Но тебя каким-то образом вычисляют - и дети показываю на тебя пальцами, за твоей спиной, смеются, строят рожи. Никто не хочет с тобой играть, потому, что ты не такой, как они, и от этого становишься еще страшнее. Изо рта твоего сам собой вырастает клык, нос делается как палка, подбородок вытягивается и заостряется. Тебе хочется убить каждого, кто над тобой смеется и мысленно ты убиваешь, ночью вонзаешь нож в самое сердце обидчика, всем им вонзаешь!.. А наутро ребенка действительно находят мертвым, с кровавой раной.
Никто не знает, но ты-то знаешь, кто виноват в его смерти...
- Замечательно! - смеется. - Это что, страшная сказка для Вовы?
- Нет! - смеюсь. - Это "Страшная месть" Гоголя.
- А я думал, ты ясновидящая!
- А я думала, ты изменник Родины!
- Мы славная парочка. И Вова у нас - славный.
Вова, попытавшись перелезть через высокий бортик кровати, шлепается обратно.
Наупражнявшись вволю, он устраивается поудобнее, подкладывает под щечку кулачок и засыпает, храпя как маленький удалец.
- Поздно, - говорю я. - Опоздаешь.
- Не опоздаю, - отвечает он.
...И тут меня начинает возносить, словно какая-то чудесная сила поднимает мое тело на семь верст, несет все выше, круче - нежит, покачивает и несет. Я боюсь этой силы, но мой страх только распаляет ее, и она уже хочет уничножить меня совсем, уничтожить бесполезной высотою, и я покоряюсь ей, начинаю уничтожаться.
Но страх мой - нет, он сильнее той силы, сильнее всего. Он спасает меня.
Отпусти, говорю я, и он улыбается, а я и не держу, лети. И я лечу с чужой той высоты, как камень, в пустоту...
- Вова не спит, подглядывает в щелку.
- Спит отрок.
- Пусть видит. Сын за отца не отвечает.
- Он же не сын.
- Это ты не отец.