Сонарол

– Часа три. Мы вылетели из Тха-Калора в пять тридцать, и сразу же над морем он взорвался. Я не мог выбраться, приливы сейчас очень сильные.

– У вас был спасательный пояс?

– Теперь дают надувные лодки. Они помещаются за спиной, вместе с парашютом. Если, конечно, летишь на военном транспорте.

– А потом?

– На берегу упал и заснул. Не знаю, снилось или правда, но меня вроде бы несли по лесу, где было полно вооружённых людей, потом опять уснул. Это вы меня вытащили?

– Спите, – сказал Гордон. – Я здесь охочусь за одним подвидом бабочек, они летают только ночью. Я вас покину на несколько часов.

2

Когда Гордон вернулся, лейтенант не спал. Браун нащупал аккумуляторы, включил свет и немигающими глазами смотрел на полог. Лицо его осунулось, губы запеклись.

– Машина придёт завтра днём, если опять не подведут, – сказал Гордон. – У меня есть акрихин от малярии и кое-что из антисептиков. На воспаление лёгких я не рассчитывал.

– Не важно, – с трудом проговорил Браун. – Где пакет? Вы его сожгли?

– Пакет лежит у вас под головой.

– Я хочу знать, что там. Прочтите эти бумаги.

– Я бы не стал этого делать, – сказал Гордон. – Курьеры существуют для доставки почты, как, скажем, товарные поезда для грузов… Я полагаю, что инструкции остаются в силе, что бы вы ни возили.

– Я хочу знать, за что умираю, – настаивал лейтенант. – Боб Дирри потерял глаза, когда взрывал защитный патрон на пакете, бедняга Миллер заработал из-за своего пакета пулю. Я хочу знать, что в моём. Это, может быть, воля умирающего…

3

"Меня зовут Язевель Рей. Доктор Язевель Рей из миссии святой Лауренсии. Как врач я знаю, насколько хрупка жизнь человека. Жалкий листок бумаги переживает своего создателя: я видел рукописи Свифта и Линкольна. Отсюда я не вернусь – это я понял в первый же день, в первую минуту, как только вышел из самолёта и увидел эту коричневую воду в реке, густую, как венозная кровь; эти деревья с синими листьями и это жёлтое небо с белым солнцем, как лампа в операционной.

В моём положении вести дневник запрещено. Да я и не любил их никогда. Любые дневники и мемуары написаны в расчете на читателя, а перед публикой человек делается таким же непохожим на себя, как фермер перед фотоаппаратом. Я пишу для читателей, но клянусь, меня волнует не Язевель Рей и его грехопадение. Я хочу рассказать о грехопадении нации, не подозревающей, в какой водоворот её толкают.

Дай бог, чтобы я ошибался, и всё это оказалось всего лишь бредом человека, который отравил себя Сонаролом. Аминь.

Я родился в семье священника-католика. Отец не вернулся с Корейской войны. Мать получила вдовью пенсию и вышла замуж за Сэмюеля Нортинга -окружного инспектора здравоохранения. Он бросил службу и открыл собственную практику.

Как сын павшего капеллана я получил стипендию Лиги католической молодёжи и поступил на медицинский. 20-го июня 1962 года мне вручили телеграмму: "Сэмюель арестован, дом могут продать с молотка, Тэсс". – Мать всегда называла себя по имени.

С этой телеграммы начался новый тайм в моей игре за место под солнцем.

4

На вокзале меня встречала Нэнси Нортинг – сестра моего отчима. Мы были мало знакомы, но я запомнил её как компайнейскую девчонку.

– Боже, какой ты большой! – удивилась она. – Может, тебя теперь уже нельзя поцеловать? Твоя бедная Тэсс живёт у нас на ферме, но я бы не сказала, что это ей вредит.

– Расскажи толком, что произошло с Сэмом?

– В машине расскажу.

Мы сели в её "атланту", и Нэнси сходу выжала пятьдесят миль.

– Он давал пациенткам новое средство против детей, а оно оказалось недостаточно законным.

– Слушай, говори по-человечески! – попросил я. – Что ты называешь недостаточно законным?

– Несколько дамочек отправились без пересадки к Аврааму, остальные нарожали уродцев.

– За что ты их ненавидишь? – удивился я.

– Убивать неродившихся детей – это, по-твоему, честно? Существуют священные обязанности, и отрекаться от них – всё равно, что отрекаться от бога: женщины должны рожать, мужчины содержать семью.

Я пожал плечами. За два года в университете я не прослушал ни одной проповеди и, говоря откровенно, нисколько не жалел об этом. Мне не было дела до бога, и я надеялся, что и ему нет дела до меня.

– Ты не слишком торопишься? – спросила Нэнси, сменив тон. – Я забыла предупредить: твоя Тэсс поехала к окружному прокурору, а это на весь день. Если ты не возражаешь, заедем к моему кадру.

Лексика у неё была такая мальчишеская, как н брючки с заклёпками. Мы свернули с номерной дороги, и Нэнси пояснила:

– Он служит на военной базе!

Я всегда думал, что на базах стоят самолёты или крейсеры. А в нашем лесу нет поляны даже для автомобиля. Но, когда страна причастна к целой дюжине объявленных и необъявленных войн, граждане привыкают задавать как можно меньше лишних вопросов.

К тому же мы не заехали за проволоку, а остановились в офицерском городке, на месте прежней фермы хромого Паркера.

– Ну и драчка у них была! – сказала Нэнси. – Чистейший регби. Говорят, Паркер уступил генералу своего рысака, а то бы они купили землю Джексонов.