Сонарол

До сих пор я только наблюдал за воздействием Сонарола, теперь мне предстояло самому подвергать людей его действию. Собственно, в самой процедуре не было ничего сложного: внутривенное вливание и всё. Но одно дело, когда вводишь лекарство, необходимое человеку, и другое дело -Сонарол.

Сонарол – смерть, на которую сознательно обрекают людей, для того, чтобы наблюдать их агонию.

Сид похлопал меня по руке:

– Хотите стаканчик брэнди? У вас сегодня, можно сказать, что-то вроде посвящения в новый сан.

– Благодарю вас, Сид, – только мне лучше перенести обряд без успокоительного.

Биверли встал, поднял указательный палец:

– Когда-нибудь Сонарол доведут до конца. Бог сотворивший землю, положил свои сроки каждому из нас, но почему человек прежде чем умереть должен превратиться в печёное яблоко? Старость калечит всё, не только внешность. С тех пор, как Эмерих изложил мне свою идею, я всё время боюсь умереть стариком с окостеневшим мозгом. Господи, это будет несправедливо: мы бьёмся над тем, чтоб подарить человечеству такую уйму молодости, а сами не можем получить для себя ни капли. Я закрываю глаза на многое, не думайте, что я в восторге от тех людей, которые финансируют наше предприятие, но если бы я не верил, что Сонарол – это открытие не века, а тысячелетия, я давно принял бы цианистый калий.

Он набил трубку, но не стал раскуривать, положил её на стол:

– Пойдёмте, к трём часам я должен доложить Эмериху.

– Язевель, что ты делаешь?

Я оторвался от микроскопа.

– Сижу над срезами.

– Ты можешь взглянуть на часы?

Стрелки показывали девять.

– Ого! Спасибо, Клэр. Хочешь, я поднимусь к тебе и мы пойдём покатаемся на лодке?

– Лучше встретиться у фонтана, оттуда ближе. Как мило, что ты вспомнил о своём обещании.

Я долго мыл руки, впервые убившие человека. Я не досадовал и не укорял себя: меня готовили к этому, я был готов к такого рода службе. Но я не мог себе представить, что будет с Клэр, когда она узнает правду и вспомнит, сколько раз она держала меня за руки и сколько раз я гладил её волосы.

11

Мы пришли к пруду, старик-негр с широкой улыбкой снял с лодки цепь.

– Пожалуйста, пусти меня на вёсла, – попросила Клэр. – Мне что-то холодно.

Она выглядела утомлённой, я с тревогой предложил:

– Хочешь недельку отдохнуть? Я намекну Великому князю, после Виллы Клара мы с ним большие друзья.

– Это весна, – сказала Клэр. – Весной мне всегда плохо, в голову лезут грустные мысли: природа обновляется, я старею.

– Форменная старушка! – пошутил я. – Скоро на пенсию.

– Я бы пошла. Всё-таки прадеды были правы: женщина должна жить для дома, а наши учёные занятия – плачевное искажение природы… У тебя что-нибудь продвигается?

– Как у гончей, потерявшей горячий след.

Она подняла на меня широко раскрытые глаза:

– Для тебя действительно так важно найти эту патологию?

Вопрос меня озадачил:

– Что значит действительно? Разве ты не билась над тем же?

– Я чуть не разревелась, когда Великий князь решил перевести меня в парк. Мне казалось, что у Сида я двигаю науку, а в парке превращаюсь в няньку, приставленную к мумиям. Когда Великий князь сказал: "Они платят достаточно, чтобы получить право видеть вокруг себя только красивых людей", я приняла это как наказание. А теперь считаю благословением. По крайней мере, я твёрдо знаю, что если никто и не ожидает выздоровления моих старичков, никто и не торопит события. Я выполняю элементарный долг врача -стараюсь продлить существование пациентов, ничего больше.

Её слова меня сильно озадачили. Она не должна была знать о Сонароле. Не должна была!

Внешне у нас всё было устроено безупречно. Пациенты, прибывавшие в клинику в полицейских фургонах, тем же путём должны были и возвращаться после выздоровления. А полиция не могла приезжать за каждым, кто изволит излечиться. Полицейская машина забирала клиентов партиями, а пока партия набиралась, над выздоровевшими проводились тесты. В университете я сам с интересом читал рефераты Линдмана и Биверли о психике излеченных: что сохранилось у них в памяти от прежней жизни, о днях болезни, каковы перемены в характерах и как это связано с методами лечения. Для этого у нас была лаборатория Си-1. Не вина клиники, что часть пациентов – незначительная часть – умирала, не дождавшись возвращения домой. В конце концов, никто не может поручиться, что медикаменты, применяемые для восстановления психики, не подрывают жизнеспособность отдельных людей, к тому же действительно поражённых, кроме помешательства, болезнями, присущими алкоголикам и наркоманам.

Клэр могла знать, что мы иногда неосмотрительно рискуем, форсируя лечение. Если она узнала больше – это могло ей стоить слишком многого. Видимо, Сид неосторожно намекнул на кое-какие обстоятельства, но я не допускал, что он мог сказать больше.

– Если ты скорбишь печалями Сида, то самое печальное, что он всё чаще черпает мудрость на дне бутылки, – сказал я.

Она нагнулась ко мне, заглядывая в лицо: