Соната для сводного брата

Мама говорила, что отец был влюблен в другую, когда приехал за ней. И он не понял, что она его настоящая. Он и сейчас этого не знал. Кира считала, что любовь не должна быть обременением и хранила свою тайну от дорогого мужчины. Этот секрет делал их отношения крепче, потому что альфа боялся потерять свою женщину. Он каждый день доказывал, что достоин ее. Не уверена, что Шир поступал бы иначе, знай, что его избранница истинная пара. Нет, он не был плохим мужем. Всегда ставил свою семью превыше всего остального. Но легкая неуверенность заставляла его бороться за свое счастье, которое не воспринималось как данность.

Это одна из причин, из-за которой, я не решалась признаться Фатону, что ощутила его своим. Ведь могла позвать его. В любой момент уступить его зверю в собственном сне и стать его парой. Уверена, брат бы явился за мной и забрал к себе. Вот только хотела ли я оказаться его обязанностью? Нет. Таких отношений я не жаждала. Мне хотелось стать для своего мужчины любимой. Но сегодня меня посетило озарение, что это уже могло случиться. Не знаю, осознавал ли Фатон, что испытывает ко мне, но я ощутила. И это стало началом моей новой жизни.

Глава 67

Фатон

Очнулся я резко. В груди образовалась пустота, которую нечем наполнить. Словно кто-то выдернул из-за ребер сердце. Я втягивал в легкие вязкий воздух, но его было мало. В голове шумело, а пальцы подрагивали. Таким слабым ощущать себя оказалось непривычно.

В моем прошлом случались частые сны с участием Сонаты. Я всегда считал их обычными фантазиями, в которых желанная добыча ускользала от моего волка. Ее побег всегда злил его и заставляла нестись следом, обращаясь в зверя. Мне почти удавалось ухватить беглянку за край одежды. Не знаю, что бы я сделал, если бы это удалось.

Лгу. Сам себе. Я уверен, что если бы догнал, то обязательно подмял ее под собой и вернулся в свою истинную форму. Во сне я бы позволил себе любить ее. Так как мне всегда хотелось. Я бы истязал ее бессовестными ласками, заставил выгибаться, стонать и умолять меня продолжать…

— Почему ты не поддалась мне? — простонав, взъерошив волосы. — Все было бы проще…

Сегодня я знал, что не сплю. И она знала. Наконец у меня вышло коснуться ее почти по-настоящему. Соната позволила, прижалась ко мне доверчиво, вздрагивала под моими поцелуями и цеплялась за ладони, словно тонущая. Она просила меня о помощи. Словно ей нужно было просить. Словно я не стану бежать за ней, как сторожевой пес, даже если она забудет мое имя.

Как же я жаждал целовать ее губы, сорвать с них клятву, чтобы забрать в свой спрятанный ото всех мир, а в нем подарить все, что у меня было и даже то, чего еще нет. И как я сумел потерять ее, когда она практически сама пришла ко мне? Как мог не видеть очевидного? Соната была моим равновесием. Раксаш в ее присутствии настораживался, волк успокаивался, но когда зверь вырывался из-под контроля, демон прятал его глубоко под кожу. Стоит ли говорить, что ее все время хотелось держать в объятьях? Прикрыть ото всего, что могло причинить боль? Вот только самую большую похоже причинил я сам.

И почему именно сейчас я так хотел долбанных яблок. Я бы съел каждое, которое принесла бы мне Соня. Будь они горькие и самые кислые во всех мирах, я бы не оставил их на краю стола. Только ради радости в ее глазах сделал бы это. Если бы я знал, сколько света прольется в душу, то не стал соглашаться ждать пять лет. Я бы признался, что люблю ее. Наверно, мне стоило начать с признания самому себе. Отбросить страх оказаться неоцененным и не нужным своей избраннице, чтобы увидеть правду.

На губах осталась соль с кожи Сонаты. Вкус счастья, от которого срывало крышу. Мне пришлось потереть лицо, чтобы прийти в себя. Пространство еще немного подрагивало. Сложно сразу сориентироваться, оказавшись в реальности после того, как побывал там, где хочется больше всего. Точнее, с той, которую желаю больше жизни.

— Ты очнулся? — Рас скривился, рассматривая меня. — Ты плохо выглядишь, приятель.

— Скажи то, чего я не знаю, — беззлобно отозвался и встал на ноги.

Комната, которую нам удалось снять в столице Весеннего оказалась тесной, пропахшей табаком, кислым вином и плесенью. Двухярусные кровати напоминали казарменные, как и тонкие матрасы, на прогнивших досках. Входную дверь заменял полог из жесткого брезента.

— Не нравится мне этот мир, — озвучил друг мои мысли. — Неуютный он.

— Никто не поверит, что нам в Запретном хорошо, — я растирал занемевшие пальцы.

— Я и сам не верил, пока не сунулся. Помнишь?

— Еще бы.