Сонечка

Дуся прячет голову в тряпки, сгребает своих кукол под себя.

Настя. Сходи. И правда, узнай, что там стряслось.

Дуся. Собирайте меня в Божий Храм.

Марья. Чего сказал? Боже-Храм?

Настя. В церковь чтоб ее собирали.

Антонина. Дусенька, матушка, сегодня не Пасха, не Рождество, с чего бы это тебя туда нести?

Дуся(открывает лицо). Тебя старец благословил мне служить, и служи, не перечь. Одевайте.

Хожалки начинают собирать Дусю. Поют молитвы, она крестит каждую из вещей, которые на нее надевают. Наконец, ее снимают с кровати. Дуся крестит кресло, в которое ее сажают, ее привязывают к креслу большим платком.

Дуся. Ой, больно!

Антонина. Прости Христа ради.

Дуся(вцепившись от страха в подлокотники). Не уроните, не уроните меня. А то вывалите, нарочно меня вывалите!

Марья. Какой собака тебя подберет…

Дуся. Ну, с Богом, с Богом!

Вбегает Тимоша.

Тимоша(частит). Матушка велела сказать, что страшное дело творится. Только отец Василий уехал, красноармейцы пришли, велели храм открыть, матушка им ключей не дала, говорит, отец Василий увез. А они замок сшибли, а мамочка тогда на колокольню и ну бить. Народ прибежал, а двое уж в алтаре, с папиросками. Отец диакон прибег, говорит, что вам угодно здесь будет. А один ему говорит, чтоб ты сдох. А другой – чтобы опись церковного имущества сделать, потому что оно народное, а попы его присвоили, а теперь народ будет его обратно забирать. А церковных судом судить, что они воры. Они по храму ходят, все переписывают и святые чаши брать хотят. А один говорит, где у вас чудотворная. Подошли к кивоту, а там один оклад. Иконы-то нету. Народ стоит, плачет. А страшно, они с ружьями и ругаются очень.

Дуся. Несите.

Дусю поднимают в кресле над головами и с пением выносят на крыльцо.

картина третья

Двор Дуси. Крыльцо. Видна дорога. С крыльца спускается процессия с Дусей. На крыше сидит Маня Горелая. В руках у нее лопух, свернутый кулем. Она свешивается с крыши, стряхивает содержимое лопуха на Дусю и ее хожалок.

Маня. Помазуется раба Божия Авдотья!

Дуся. Ах, грех какой! Грех тебе! Не тронь меня, Настя. Слышь, не чисти! Нам говно нипочем. Мы в говне родились, в говне помрем. А враг пусть ото зла треснет! Пусть треснет!

Маня. У, гордая какая! Какая гордая! А все равно в одной яме лежать будем!

Дуся. Несите! Что стали-то! Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних!

Хожалки подхватывают молитву и с пением идут по дороге к церкви. Процессия исчезает из виду. Маня кривляется на крыше. Потом спрыгивает, начинает плясать.

Маня. Мироносицы пошли, в жопе миро понесли! Подходите, бабоньки, подходите, мужики! Маня всех миропомазует! У Мани на всех хватит!

Слышно удаляющееся пение хожалок. Пение прерывается двумя воплями. Возгласы толпы. С той стороны, куда только что ушли хожалки с Дусей, появляются два красноармейца, один с погасшей папироской во рту. Они как будто ослепли, идут шатко, ощупывая землю ногами, шаря в воздухе и спотыкаясь. Маня подходит к ним, дергает одного сзади, тот отводит руку, но Маню явно не видит.

Первый красноармеец. Филипп, руку дай… Ты сам-то где? Вроде земля? Дорога? Чтой-то было?

Второй красноармеец. Ваня, ты-то где? Что темно так сделалось?

Первый. Никак шарахнуло?

Второй. Вань, не видать ни хрена… Ты видишь что?

Первый. Хер я вижу, Филипп. Дай подержусь за тебя. Где ты, а?

Хожалки с Дусей, гордо восседающей в кресле, возвращаются, продолжая пение.

Маня(поражена не меньше красноармейцев. Забирается на крышу и звонко поет).

Ой, Дусенька,
святая новая,
хорошо бы поплясать,
да нога хромая!