Соня и ведьма

Очки точно не переживут сегодняшний вечер! Придётся перематывать их скотчем и рисовать шрам на лбу, потому что дужка хрустнула и покосилась. Я пыталась оттолкнуть, замахнуться, как полагается сделать героине фильма про любовь, но, увы, в фильмах всё куда проще. В реальности же мужчина плевать хотел на попытки сопротивления. Он не собирался переходить границу, но считал себя в праве закончить поцелуй. И вряд ли что-то на этом свете могло ему помешать это сделать.

— Эй, дэвушка! — таксист флегматично выдохнул дымок. — Дэвушка! Хоты-тэ, я этого шато[1] пэрееду?

Оказывается, кое-что всё-таки способно заставить Дэна выйти из образа властного героя: он громогласно заржал. Я воспользовалась передышкой и нырнула в авто. Назвала адрес.

А Дэн остался там. Так и не понявший, где оступился, обескураженный моей грубостью. Но точно не чувствующий вины.

— Простите, — к середине пути любопытство взяло верх. — А что такое шато?

Водитель выпустил аккуратное дымное колечко, не слишком заботясь о том, чтобы его вытянуло ветром на улицу.

— Это грузинский коплэмэнт та-а-акой. Про стр-р-р-растного мужчину.

[1] Шато — дурно пахнущее грузинское слово, не имеющее никакого отношения ни к комплиментам, ни к мужской силе

Глава 8. Eye of the tiger

Сначала я посмотрела в глазок. Сбегала на кухню, прикрываясь занавеской, выглянула в окно и, на всякий случай, ещё раз в глазок. Дэн нигде не караулил с охапкой цветов или, что куда перспективнее, с коробкой пирожных. Уже три дня как не караулил, не звонил и не появлялся. Гад!

Я гордо проигнорировала подаренную им кожанку и упаковалась в бесформенную дутую куртку.

«На гусеницу похожа», — резюмировала ведьма.

— Зато тепло! — я мстительно ещё и огромный шарф намотала поверх.

«У каждого свои приоритеты», — не стала спорить соседка. Она вообще вела себя подозрительно мирно и на провокации, то бишь на попытки обсудить страстные лобызания, не поддавалась.

«Я тебе не подружка для таких разговоров», — безапелляционно заявляла она, но я прекрасно ощущала, что неизвестность томит обеих.

Я проверила глазок в третий раз и с ужасом обнаружила, что отсутствие в нём рыжей макушки больше расстраивает, чем радует. Разве Казанове не полагается повиниться и объяснить недостойное поведение? Разве ему не полагалось сделать это на следующее же утро?

«Так уж и недостойное?»

— Не ёрничай.

«Но тебе ведь понравилось. Мне — точно да».

Я зажевала край шарфа, но, одумавшись, тут же выплюнула его. Всё равно невкусный.

— Ты его хотя бы знаешь, а я видела каких-то пару раз! После столь непродолжительного знакомства нельзя лезть… с языком! — пока я с подобающим градусом возмущения вспоминала чужой язык, приходилось счищать налипшую шерсть с собственного. — И почему ты вообще с ним знакома?

«Галвин был одним из десятков колдунов в ковене. Да, мы виделись несколько раз. Вроде как-то побеседовали. Но это куда меньше, чем то, что пережила с ним ты».

— Мы, — поправила я. — Мы пережили это. Ты и я. Так что и решать проблему нам предстоит вдвоём.

«Ага, сообщи, когда эту самую проблему обнаружишь. Ты выйдешь, наконец, на улицу или так и продолжишь топтаться на пороге?»

Второе показалось весьма заманчивым, пока я не сообразила, что ведьма издевается. Пришлось отпирать замки, пока дополнительное я не потеряло терпение.

— А с кем это мы там разговариваем?

Подтянутая бабуля с, как и полагается бабуле, выкрашенными в ярко-фиолетовый цвет волосами, по-боевому сдвинула шляпку на лоб и уверенным жестом убрала меня с дороги.

— Доброе утро, Евдокия Абрамовна.

Я посторонилась, не препятствуя досмотру квартиры. Много времени он не занял: покачивая шуршащим искусственным цветком на головном уборе, старушка обшарила прихожую зорким взглядом и, удовлетворив любопытство, перевела его на меня. Сняла кружевную белую перчатку, аккуратно сдёргивая каждый пальчик, и протянула руку:

— Утречка, Сонечка. У тебя всё хорошо, дорогая?

Я неопределённо пожала плечами, пока сухая цепкая ладошка стискивала мою.

— Работу вот сменила. Пока не поняла, к лучшему ли.

Перчатка столь же неспешно вернулась на прежнее место.

— Разумеется, к лучшему. Все изменения всегда к лучшему. В противном случае, к моему возрасту вам, леди, попросту нечего будет рассказать подругам за бокальчиком просекко!

Куда уж мне! Евдокия Абрамовна в свои «слегка за шестьдесят», как она выражалась, а на деле сильно за восемьдесят, вела столь активную жизнь, что я не могла за ней угнаться в двадцать с копейками. Ну ладно, может, не с копейками, а с рублями. Пенсионерка посещала спортивные тренировки, йогу, бальные танцы и курсы компьютерного образования; проводила вечера с вином, в обязательном порядке перелитым в декантер, на террасе (а назвать её увитый плющом и украшенный всевозможными поделками балкон балконом язык не поворачивался); а также неустанно гнобила подруг за то, что те прохлаждались с внуками вместо того, чтобы хорошенько принюхаться к ветру свободы.

— Спасибо. Надеюсь, вы правы…