Сонька. Продолжение легенды

— А дом на кого останется?

— На Никанора… Да и ты рядышком.

— Хотелось бы к тому времени избавиться от Кочубчика.

Княжна удивленно подняла глаза на подружку.

— Но он мужчина твоей мамы!.. Соня любит его.

— Ей не до любви сейчас.

— Нет, так нельзя!.. Это нечестно! Пусть живет себе. Никанор присмотрит.

— Он вор, понимаешь?

— Но ты же тоже воровка. И мама твоя. В доме одни воры! — невесело рассмеялась княжна.

Михелина подумала, пожала плечами.

— Это к добру не приведет.

— Непорядочно, понимаешь?.. Не-по-ря-дочно! Соня человека привела, а как ее забрали, мы гоним его!

— Может, ты и права.

— Не может, а точно!

Обе помолчали, Михелина взяла со стола конверт с письмом.

— Хочешь, прочитаю еще раз письмо от Андрея?

— Конечно, — обрадовалась княжна и уселась поудобнее. — Читай.

— «Дорогие мои, любимые, единственные и ненаглядные девочки, — стала читать воровка. — Уже три дня, как я пришел в сознание. Открыл глаза и первым делом подумал о вас, мои светлые, мои желанные…»

Как и в прошлый раз, в храме никого не было, потому как время было позднее, и батюшка специально ждал свою прихожанку.

Табба, не доходя еще до него, истово перекрестилась перед некоторыми иконами, после чего приблизилась к священнику, смиренно поцеловала руку.

— Я совершила страшный грех, батюшка, — тихо произнесла она.

— Ты знала, что совершаешь его?

— Знала.

— Зачем же совершала?

Артистка подумала, пожала плечами.

— Не знаю… Наверно, от страха.

— В чем же твой грех?

— Я предала мать.

— Мать?

— Мать.

— Это смертный грех, — сказал священник. — За это нет прощения.

— Знаю, — еле слышно сказала Табба. — Но она в свое время тоже предала меня.

— Это ее грех. Зачем ты пошла на это?

— Меня вынудили. Заставили.

— Люди?

— Люди.

— И ты подчинилась им?

— Меня, батюшка, уволили из театра. Я без денег и без работы. Мне страшно жить.

— Теперь тебе будет страшно жить вдвойне. Мать поняла твое предательство?

— Да, теперь она в тюрьме.

— Отныне мать станет жить в двух темницах — телесной и душевной, — вздохнул батюшка и перекрестил девушку. — Ты должна жить в покаянии ежедневно и ежечасно.

— Но это не поможет мне! Буду каяться, буду просить у Господа прощения, а жить на что?.. Что есть, что пить, на что надеяться? Я чувствую гибель и не знаю, как ее избежать!

— Господь поможет.

— Поможет?.. А почему Он не помог мне до этого? Он же видел, что я стою на краю пропасти, и не протянул мне руки!

— Сила Божия в немощи совершается.

— В немощи?.. Когда я стану нищей, старой и обездоленной?

— Через страдания ты сможешь обрести силу духа и истинную веру в Господа!

— Я обрела!.. Иначе я не пришла бы к вам!.. Я не желаю больше страдать! Я настрадалась, когда мать бросила меня в младенчестве!

Батюшка помолчал, подумал, перекрестил прихожанку.

— Ступай к матери и проси у нее прощения. Только в этом твое спасение.

— Куда?.. В тюрьму?

— В любом месте Бог услышит твое покаяние.

— Я не буду просить у нее прощения!.. Я ее ненавижу!

— Надеюсь, Господь надоумит тебя. — Священник перекрестил Таббу еще раз, бросил вслед: — Не хочешь страдать — смиряйся!

Было далеко за полночь, за окном стояли тишина и покой, даже собаки в соседних дворах поугомонились и перестали брехать.

Никанор дремал на кушетке и при появлении Володи Кочубчика приподнялся, удивленно уставился на него.

— Чего изволите?

Тот был заметно пьян, держал в руке ополовиненную бутылку водки.

— Изволю выпить с тобой, — ответил Кочубчик, присаживаясь, и потребовал: — Стакан!

Дворецкий послушно взял с буфета стакан, поставил на стол.

— Два! — показал на пальцах Володя.

— Я не пью. Нельзя по возрасту и по здоровью.

— Поставь два стакана. Для антуражу!

Никанор извлек второй стакан, стал наблюдать, как ночной гость разливает водку.

Тот взял себе стакан, второй подал дворецкому.

— Держи.

— Не пью.

— Для антуражу, сказал!

Чокнулись, Кочубчик в один взмах опрокинул налитое. Смотрел красными глазами на старика, с трудом выговорил:

— Закусь…

— Не держу здесь, — ответил Никанор и добавил: — Время позднее, пора вам почивать.

Володя помахал перед его носом пальцем, затем погрозил:

— Шутковать со мной не надо. Понял?.. Сиди, наблюдай и молчи!

Старик подобрал на коленях большие бледные ладони, сел поудобнее.

— Вот ты кто такой? — ткнул на него Кочубчик и объяснил: — Дубарь, барахло, чухна, пакостник, хмырь, люмпик, кугут и все прочее… А все из себя изображаешь. Почему?

— Вам надо идти почивать, — деликатно напомнил дворецкий. — Скоро двор проснется.

— А потому из себя изображаешь, что считаешь себя персоной!.. Ва-а-а-ажной персоной! Угадал?.. А ты не персона. Холуй! Подай-принеси!.. Говешки из-под любого готов таскать, когда прикажут!

— Утром я доложу барышне, и вас попросят из дома.

— Доложишь?

— Если не перестанете пить и не уйдете, святой крест, доложу.

Дворецкий хотел перекреститься, но Володя перехватил его пальцы.

— Вбей себе в кумпол! Я здесь надолго. Навсегда! А стуканешь хозяйке, я стукану синежопым!.. Знаешь, про кого стукану? Ага, про нее. Про воровочку-шпановочку! Про Сонькину дочку!.. Ею ведь тоже полиция интересуется?!

— Вы нехороший, подлый человек, — сказал Никанор и поднялся. — Прошу вас выйти вон.