Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

— Ближе подходить не советую, — громко сказал младший чин. — Он безумен. Может задушить.

Михаил уперся лицом в прутья, уставился безумным взглядом на женщину.

— Мам-ма… Мам-ма…

Сонька подошла к нему, через прутья взяла его лицо:

— Миша… Это я, Соня… Твоя Соня, Миша… Ты узнаешь меня?

— Мам-ма…

— Миша, это я, Соня… Сонька!.. Посмотри на меня.

И тут произошло неожиданное. Михаил просунул сквозь прутья клетки руки, обхватил голову женщины, прижал к себе. На какой-то миг его сознание просветлилось.

— Соня… Соня… Соня… — бормотал он, и слезы текли из его глаз. — Сонечка…

Воровка тоже плакала.

* * *

Младший офицерский чин, оба охранника и Сонька стояли посреди улицы возле повозки. Младший чин рассказывал:

— Три побега и все три неудачных. Да и куда здесь бежать? Зимой либо замерзнешь, либо сожрут звери. Летом? Летом — утонешь в океане, загрызет мошкара и опять то же самое зверье… Бежать невозможно.

— А с кораблем? — тихо спросила Сонька.

Офицер рассмеялся.

— Намерены попытаться? Ваш муж тоже пытался. Но кто возьмет на корабль убийцу? Два раза снимали с корабля. Был сильно бит палками, три года сидел в холодном карцере, после чего тронулся умом.

— Ждем, когда помрет. — Посмотрел на Соньку, не без сострадания заметил: — Удивительно, что вас он узнал.

— Я любила его.

— Так ведь он вас также. Потому и хотел бежать. Теперь вот с Богом на своем языке разговаривает… Так что учтите, мадам, Сахалин — это как мышеловка. На Сахалин прибыли, на Сахалине и останетесь.

* * *

Сонька сошла с повозки, оставив здесь конвоиров, в одиночестве медленно побрела в сторону своего барака. Услышала за спиной шаги — кто-то ее догонял. Оглянулась — Николай. Радостный, улыбается.

— Куда ездила, Сонька?

— На свидание, — усмехнулась она.

— Кого увидела?

— Мужа.

— Мужа? — Николай даже остановился. — Твой муж здесь?

— В соседнем поселке.

— Тоже каторжанин?

— Хуже.

— Разве хуже бывает?

— Бывает, — печально усмехнулась воровка. — Я это увидела.

Некоторое время шли молча.

— Ты, парень, держись от меня подальше, — сказала Сонька.

— Почему?

— Беда может случиться.

— С тобой?

— С тобой. Со мной она уже случилась. Увидит кто, пойдут разговоры, а начальник у тебя строгий.

— Это правда. — Парень достал из кармана луковицу, протянул воровке. — Бери, а то все зубы повываливаются.

Сонька благодарно приняла подарок, улыбнулась:

— Откуда это у тебя?

— Купил. Тут у нас все можно купить, были бы деньги. Как выйдешь за поселок, там живут вольнонаемные. Водка, курево, даже чеснок — все есть.

* * *

Груня стояла в кабинете Солодова возле самого порога, от страха кружилась голова, подкашивались ноги. Прапорщик смотрел на нее изучающе и в то же время раздраженно. Голова у Груни была повязана платком, через который просачивалась кровь, лицо было в кровоподтеках.

— Воруешь, значит, Гудзенко? — спросил Солодов, отвернувшись к окну и наблюдая там что-то.

— Не ворую, — мотнула узница головой.

— Кто?

— Что?

— Кто ворует?

— Не знаю. Не видела.

— Откуда у Соньки взялось золото?

— Штифанула.

— Ты?

— Она.

Прапорщик развернулся к ней.

— Штифанула золото ты, а Соньке подбросила!

Груня молчала.

— Что можешь сказать про нее?

— Ничего.

— С кем якшается?

— Больше сама с собой. На работе молчит, в бараке тоже. Будто обдумывает что-то. Бабы ее уважают.

— По твоей роже заметно, — ухмыльнулся Солодов и после паузы велел: — Будешь наблюдать за нею. И если чего, моментом ко мне.

— Это как? Прямо к вам бежать?

— Дура ты, Гудзенко. Скажешь любому охраннику, он тебя приведет!

Груня хотела уже толкнуть дверь, как вдруг вспомнила:

— Тут на нее один охранник заглядывается.

— Это который? — нахмурился прапорщик.

— Молоденький. Чукча.

Солодов рассмеялся.

— Ладно, повнимательней приглядывайся. И на чукчу в том числе.

* * *

С приходом настоящей зимы женщин перевели работать на одну из угольных шахт. Спускаться в разработку приходилось пешком почти в кромешной темноте, волоча за собой пустые деревянные санки. В бездонной яме какие-то люди яростно били молотками угольные пласты, отчего в спертом воздухе стояла черная пыль, и дышать было совершенно нечем.

Узницы лопатами отгребали колотый уголь, грузили его на санки и тащили все по той же яме наверх. В темноте наталкивались друг на друга, а подчас и на надсмотрщиков, которые матерились и отталкивали арестанток.

* * *

Узницы возвращались из угольных работ с черными лицами, в грязной одежде, едва волоча ноги.

В поселке снег был белый, чистый, и здесь работали бабы, которых по тем или иным причинам отметило начальство. Они расчищали большими лопатами дворы и узкие дорожки, пилили бревна, кололи чурбачки под дрова. Охраны вблизи никакой не было, лишь за поселком на вышках виднелись их унылые фигуры.

Сонька увидела среди этих женщин Груню, взгляды их пересеклись. Груня как раз колола дрова, распрямилась, с вызовом посмотрела на уставшую черную Соньку.

— Сонь, — позвала Груня, оставила санки, подошла поближе. — Прости меня.

Воровка едва заметно пожала плечами.

— А я уже и не помню.

— Спасибо. Только скажи бабам, чтоб не стеклили меня больше.