– Дамы ходют в пеньюарах и кушают суфле, а я – товарищ! – произнесла вжившаяся в образ женщина. Слово «товарищ» в последнее время становилось ключиком к понимаю в народе, оно возмутительным образом уравнивало, богатых и бедных, а также усредняло мужчин и женщин.
Федор сделал знак официанту и сделал заказ. Почти сразу принесли водку, три стакана и закуску. Поэт заметно оживился, теперь его жизнь, казалось, вновь заискрилась и расцвела. Он тут же встал, раскачиваясь из стороны в сторону и громогласно произнес на весь зал грязного захламленного ненужными людьми помещения:
– Коль жизнь твоя не удалась,
Ты не балуй ее удавкой!
Возьми горсть денег и залей
Свою печаль в Булавке!
Люди одобрительно зааплодировали, поддерживая творчество завсегдатая дешевого трактира, а кто-то выкрикнул оскорбления, назвав его маргиналом и бездарной свиньей. Ольге было удивительно как из столь субтильного тела, вышло так много звука.
– Есть дело одно, ищем мы художника с руками! – произнесла доверительно Ольга, как только первая порция спиртного была отправлена поэтом в пищевод. – Ты ведь наверняка тут всех знаешь…
– Художника с руками, – усмехнулся поэт. – Хотел бы я увидеть художник без рук! Чем бы он рисовал!
Тут мужчина закатил глаза, рождая очередной стихотворный «шедевр»:
– Разделась, женщина, пред ним взглянув на пах украдкой, спросила: «Будешь рисовать? Но чем? Не уж-то пяткой?».
Подарив соседствующим ушам свой поэтический выплеск, мужчина снова потянулся к бутылке, не дожидаясь лавров. Федор поморщился, он любил хорошие стихи, а пошлятина звучащая в кабаке оскорбляла его слух.
– Так что там по поводу художника? Есть кто на примете?
Поэт провел красными глазами по залу и увидел в самом углу старичка, который почти дремал.
– Пьет он много! – признался худощавый мужчина. – Поэтому одной бутылкой вряд ли удастся отделаться.
– Это не твоя забота! – было ему ответом.
Человек, который называл себя дед Макар, был возраста супруга Ольги. У него была пропитая внешность, но приятный голос и добрые глаза. Он сразу обратил внимание на нежные не рабоче-крестьянские руки сидящей рядом женщины, которая учла его внимательность и взяла на заметку, что в перспективе при подобных обстоятельствах стоит быть осторожней и надевать потрепанные перчатки.
– Кто вы? – спросил он тихо.
– Меня зовут Сонька, – прошептала она ему на ухо.
– Неужто сама…
Собеседница кивнула. Было решено покинуть шумный зал. Это ничуть не расстроило поэта, потому как ему в компанию осталось более половины бутылки водки. Женщина заказала еще выпивки для художника, а от еды он отказался.
Дед Макар привел гостей в подвальное помещение, где жутко пахло сыростью и крысиным пометом. На какое-то мгновение Ольга действительно ощутила себя Сонькой – Золотой ручкой, сидящей в жуткой сырой камере. Ей стало тошнотворно, она будто скукожилась и уменьшилась во много раз, стоя в этом убогом приюте одинокого художника. «Может это знак, что пора остановиться?!» вдруг с волнением подумала она, засомневавшись, стоит ли продолжать погружаться в эту гущу событий. Но с намеченного пути Ольга сворачивать не привыкла. Она села на кресло, стоящее в темном углу комнатушки, в которой еще была кровать из досок и покосившийся мольберт, который подпирали кирпичи. Ольга внимательно посмотрела на картину, которую вручил ей дед Макар, дабы она могла оценить уровень его мастерства.
– Я хочу забрать ее с собой, – произнесла она и вопросительно посмотрела на художника.
– Конечно, – кивнул старик без тени сомнения. Он много слышал о той, кем она представилась и бесконечно ее уважал.
– Это ведь Рубенс?
– Он самый. Я рисовал его по заказу одного человека совсем недавно, но он не пришел за своей картиной.
Сердце Ольги радостно затрепыхалось. Это была невероятная удача – практически сразу найти нужного человека. «Значит, дело выгорит!» – твердо решила она, отгоняя мрачные мысли, вызванные обстановкой вокруг. – Никак не могу взять в толк, почему его картины так популярны!
– Он рисовал обнаженную натуру. Сейчас такой период – люди в преддверии перемен в стране и тоже хотят оголяться.
Федор усмехнулся, воспринимая слова художника буквально.
– Я вас, кажется, понимаю, – размышляла Ольга. – Повесив на стену картину с обнаженными телами, они чувствуют себя будто более одетыми, скрывая свой страх непонимания того что происходит… Это как самообман!
– И сам обманываться рад! – вторил пожилой человек. Они понравились друг другу, и было очевидно, что их ждет плотное и взаимовыгодное сотрудничество.
Уже на следующий день Ольга, переодевшись гувернанткой, отправилась в антикварную лавку.
– Я бы хотела продать вам картину, – робко произнесла она и протянула морщинистому мужчине «дорогостоящее» полотно. Чтобы обезопасить себя она придумала историю, поэтому не боялась быть разоблаченной.
– Рубенс? Откуда! – восхитился старый еврей, украдкой разглядывая скромное одеяние женщины.