Сонька

Сейчас, стоя с вытянутой вперед ногой, Соня наблюдала за действиями Ивана. Вот он подергал ремешок туфли, а потом потянулся к сумке. Вот в его руке что-то блеснуло. «Он перерезает сухожилия. И женщина уже не может убежать» – всплыли в памяти Ленины слова. В следующую секунду Тренькина отдернула назад правую ногу и тут же пнула ею Ивана по голени. Не ожидавший подобного молодой человек выронил зажатый в ладони нож, и Соня, не мешкая, пинком отбросила ножик куда-то в сторону. Он был маленький, вроде перочинного, со странно искривленным лезвием. Эти подробности помимо воли Сони откладывались в ее голове, а Тренькина уже разворачивалась, чтобы бежать.

Не успела. Иван, подскочив сзади, сильно дернул Соню за рукав платья. Ткань не выдержала и порвалась, а Соня потеряла равновесие и рухнула, заваливаясь на бок, на асфальт. Разбитые колени заныли, но Тренькиной было не до них. Моментально развернувшись, она оказалась сидящей на пятой точке. В таком положении Соня хорошо видела все происходящее, но радоваться оказалось нечему. На Тренькину с ножом в руке надвигался Иван.

Весь эпизод занял считанные секунды. Но в памяти Сони он остался глобальным и очень протяженным. Тренькина успела понять, что нож в руке Ивана не тот, что раньше. У этого было ровное прямое лезвие. Не столь длинное, чтобы не помещаться в мужскую сумку, но достаточное, чтобы убить или серьезно ранить человека.

Соня, всю жизнь совершавшая удивительные по непродуманности поступки, оказалась верна себе. Она не нашла ничего лучше, чем заорать. Кто мог услышать Тренькину в четыре часа утра на одной из боковых дорожек парка, где и днем-то люди бывают нечасто? А если и мог услышать, кто сподобился бы придти ей на помощь на слабо освещенной тропке? Был один такой помощник, да весь вышел. Точнее, до сих пор приходил в себя в реанимации районной больницы.

Но на Ивана крик подействовал. До того неторопливый в движениях, он подскочил как ужаленный и бросился на Соню. Схватив Тренькину за грудки, если можно было так назвать лиф многострадального платья, Иван притянул ее к себе и приблизил к Сониному лицу нож.

– Я не люблю, когда меня отталкивают, – прошипел он.

Лицо Ивана оказалось совсем близко от Сониного. Ее кавалера, совсем недавно столь приятного и галантного, душила злоба. «Он ненормальный» – подумала Тренькина и обреченно закрыла глаза. Наступало понимание, как следует действовать.

Руки у Сони были свободны, и Тренькина, прижатая к Ивану, завела правую руку ему за спину.

Иван собирался ударить, но Соня его опередила.

Маленький нож оказался у Сони во время падения. Тренькина свалилась прямо на него, и лезвие больно ужалило Сонино бедро. Переворачиваясь, Тренькина машинально зажала нож в ладони. Он лег как влитой.

В таком положении у Тренькиной был только один вариант – попасть в почку. Примерялась Соня старательно, но, видимо, промазала. Нож прошел чуть выше, вонзился, прорезав кожу и плоть как масло. Иван, вместо того, чтобы упасть, зарычал и закрутился на месте, пытаясь выдернуть нож из спины.

И вот тогда где-то рядом раздался топот ног, треск кустов, крики. А затем грохнул выстрел.

Тренькина скрючилась на заднем сиденье полицейского автомобиля. Сидящий впереди Леня разговаривал с кем-то злым голосом. Она никогда не слышала у Иванова такого голоса и не думала, что ее приятель умеет быть таким жестким. А Леня умел. Не мог не уметь, профессия такая.

Соня посмотрела на свои разбитые колени и порванные колготки. Поправила сползающий рукав платья. Он был почти полностью оторван и держался на честном слове. Пальцы у Тренькиной мелко дрожали. Ни мыслей, ни слов не было, только ватная пустота и звон в голове. Очертания и формы окружающих предметов искажались, они то наезжали друг на друга, то удалялись. Спустя какое-то время Соня поняла, что плачет. Слезы текли сами по себе, бесшумно, беспрерывно. Капая на колени, щипали разодранную кожу.

Спустя какое-то время рядом, совсем близко, оказалось лицо Лени. Он с тревогой заглядывал Соне в глаза, что-то говорил. Что, она не поняла. Слезы не кончались. Тренькина задалась вопросом, откуда в человеке столько жидкости. Потом появилось и вскоре пропало лицо бородатого дядьки. Чуть позже в руку Тренькину ужалила пчела, слезы отчего-то стали журчать, как ручей, и все исчезло.

Пришла в себя Соня на диване в собственной квартире. Диван был аккуратно застелен постельным бельем, а сама Тренькина заботливо укрыта одеялом. Рядом, в полуразобранном кресле-кровати, похрапывал Ленька. Едва Соня зашевелилась, храп прекратился. Иванов открыл глаза, сел, сбросив плед, и внимательно посмотрел на жертву недавнего нападения.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Леня.

– Сносно. Жить буду, ходить, вероятно, тоже, – ответила Соня.

Услышав это, Ленька, смешной, взлохмаченный, в помятых во сне футболке и шортах, заулыбался.

– Конечно, будешь. Только первым делом ты пойдешь за меня замуж.