Сонные глазки и пижама в лягушечку

– Они тоже были египтянами? – спрашиваете вы скорее из вежливости, чем из любопытства. Презентация Даймонда напоминает документальную этнографическую программу на образовательном канале, а вы, по правде говоря, всегда предпочитали старые фильмы, где перегибистые денди скользят по паркету в цилиндрах и смокингах, а дамы попивают шампанское.

– Нет, догоны мигрировали из Ливии, куда попали скорее всего в результате кораблекрушения греческого судна. Согласно одной из теорий, они потомки тех самых аргонавтов, которые, отчаявшись вернуться домой, остались в Ливии и женились на тамошних негритянках.

– Кто бы мог подумать!..

– Гвендолин.

– Да.

– Ты сейчас, случайно, не вспоминаешь Фреда Астера?

– Нет, конечно! С чего ты взял?

– Ну ладно. Аргонавты, до того как их корабль потерпел крушение, пытались найти золотое руно, правильно? Неужели не знаешь? Ты же образованная женщина, даже бизнес-школу окончила! Так вот золотое руно – небесный символ, группа звезд в созвездии Большого Пса. Иными словами, собачья шерсть. Считается, что в ночь, когда зацветал колхидский крокус Медеи, или луговой шафран – одно из важнейших лекарственных растений античного Средиземноморья, – эти звезды находились точно над храмом оракула в Колхиде. Самая главная, самая раскрученная звезда Большого Пса – конечно, Сириус-A, однако для догонов и бозо гораздо важнее Сириус-В. У этих двух народов общая мифология. Догоны более точны в соблюдении ритуалов, и список их священных объектов шире и эстетически сложнее, но моему сердцу ближе бозо, потому что они сохранили верность воде. Бозо остались стопроцентным речным народом. Их дети с младенчества играют рыбьими костями. Бозо едят все, что плавает, и сами отличные пловцы. Они верят, что их отец – крокодил. У них с этими животными кровное родство: бозо не охотятся на крокодилов, а крокодилы не нападают на бозо, тому есть масса живых свидетелей. Из одного этого можно заключить, что бозо сохранили более тесную связь с Номмо, чем догоны… Или тебе неинтересно?

Хм, Номмо… К этому предмету вы как раз испытываете интерес – после того страха, что довелось пережить в связи с дурацкой картой. Но пусть уж Даймонд поскорее закончит свою презентацию – которая пока что не дала ни единого намека на причину бегства Кью-Джо из «Гремящего дома», – чтобы вы могли перейти к разговору о нефтяных фьючерсах. Он, разумеется, снова начнет твердить, что игра на бирже – это чепуха, пустая трата времени и ума, однако некоторые технические приемы из него вытрясти, возможно, удастся. А еще вам не терпится вернуться к Белфорду и проверить, сработала ли обезьянья тропа. Да и свою квартиру нелишне превратить в ранчо «Эскимо», ибо восторги Белфорда усилятся, если Андрэ будет пойман у вас, а не у него.

– Ну так что? – спрашивает Даймонд. – Не хочешь про Номмо? Жаль! Увы, жабу можно подвести к воде, но нельзя заставить ее думать. Давай перейдем к Тимбукту.

– Замечательно, – отвечаете вы сухо.

Вы готовы поспорить на все ваши акции, вплоть до вшивого «Юнион карбайда», что Натали он не пудрил мозги разговорами о бозо, Номмо, хреноммо и прочей ерунде.

9:00

– Тимбукту. Город, сделанный из сдобного теста, сотканный из света звезд. Мираж, в который можно войти – если ты не боишься жары. Заброшенный, замкнутый, разрушенный; под вуалью – маска, надетая поверх другой маски. Тимбукту. Высохшая Венеция, опутанная паутиной пыльных каналов. Дитя, родившееся от союза сфинкса и маммоны, зачатое на ложе древнем, как само время. В каждом куске его хлеба хрустит Сахара, по улицам гуляет пепел мертвых книг, под площадями погребена мудрость множества рас – сокровища, которых никогда не коснется лопата археолога. Тимбукту. Город, куда рискуют войти лишь авантюристы; город, который могут простить лишь романтики; город, гостеприимный лишь к бродягам; город, который любят лишь верблюды…

Болтовня. Завораживающая, наркотическая болтовня. Хотя в одном он прав: Тимбукту действительно выглядит так, будто его сделали из теста и звездного света. Это не значит, что город красив, светел или живописен, однако какая-то таинственность в нем, конечно, есть – прежде всего в той отваге, с какой он расположился там, где городам не полагается быть; в абсолютной экзотичности его архитектуры, в странном органическом нагромождении прямоугольных глиняных домов, словно наваленных друг на друга гигантским нетерпеливым ребенком, не умеющим представить такие вещи, как купол, шпиль или арка, но достаточно капризным и по-детски прихотливым, чтобы выкрасить каждую третью дверь в ярко-голубой цвет. А сквозь таинственность проступает жуткое, непобедимое окостенение, желто-коричневая монотонность, оживленная лишь редким подмигиванием голубых дверей, – неподвижность столь всеобъемлющая, что даже слайды ее передают: если бы Даймонд снимал на видеокамеру, впечатление осталось бы тем же. Город призраков, где призраки не показываются на глаза, где люди проводят жизнь, слушая журчание ветра.