Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна

– Этот человек был игроком, – сказал священник. – И из полиции его уволили за то, что он часто шел на риск и действовал, не дожидаясь приказов. Наверняка он был весьма неразборчив в средствах и совершил что-то уж совсем непозволительное, ведь любая имперская полиция имеет гораздо больше общего с российской охранкой, чем нам хотелось бы думать. Он пошел на риск и проиграл. Такие, как он, поддаются искушению и совершают безумные поступки, поскольку думают, что в будущем риск, на который они пошли, покажется им чем-то чудесным. Ему так и хотелось сказать себе: «Любой другой на моем месте упустил бы такой шанс, только я смог решиться и сказать себе: “Сейчас или никогда”. Как же точно я все рассчитал и учел все до мелочей: Дональд не в фаворе, полковник позвал к себе одновременно адвоката, Герберта и меня. И потом все видели, как мы с ним попрощались, пожали руки, и старик даже улыбнулся мне. Кто угодно скажет, что нужно быть сумасшедшим, чтобы решиться на такой риск. Но именно так зарабатываются состояния людьми, сумасшедшими настолько, чтобы заглядывать вперед». Короче говоря, это тщеславие азартного человека. Мания величия игрока. Чем более необычное стечение обстоятельств, тем быстрее принимается решение, тем больше вероятность того, что он ухватится за возможность. Обычное стечение обстоятельств, глупейшая случайность – белое пятно пиджака и щель в стене в нужном месте опьянили его, точно все соблазны мира, собранные воедино. Найдется ли такой человек, который достаточно умен, чтобы осознать, какой шанс дает ему судьба, который оказался бы настолько труслив, чтобы не воспользоваться им? Поистине, дьявольское искушение для игрока. Но даже сам нечистый вряд ли стал бы склонять этого несчастного спокойно, хладнокровно убить старого дядю, который всегда возлагал на него такие надежды. Для такого человека много чести.

Он ненадолго замолчал, а потом чуть взволнованно продолжил:

– А теперь попытайтесь представить себе следующую сцену, как будто видели ее своими глазами. Вот он стоит, охваченный адским пламенем от только что содеянного, поднимает глаза и видит странный силуэт, воплощение его собственной метущейся души: огромную глыбу, чудом сохраняющую равновесие на каменной основе, точно перевернутая пирамида, и вспоминает, что зовется она Камнем судьбы. Представляете, как такой человек в такой миг может воспринять подобный знак? Я думаю, это не могло не взволновать его еще больше и подтолкнуть к дальнейшим действиям. Человек, которому суждено стать возвышающейся башней, не должен бояться стать башней падающей. Как бы то ни было, он преступает к действиям. Его следующая задача – замести следы. Поиски орудия убийства неизбежны, и если бы у него нашли трость с потайным клинком, тем более с окровавленным клинком, для него это было бы равносильно смертному приговору. Если трость просто оставить где-нибудь, ее обязательно найдут, а по ней, вероятно, найдут и его. Даже если ее забросить в море, это могут заметить и посчитать чем-то подозрительным, разумеется, не найдя способа сделать это, не вызвав подозрений. Как вам известно, он справился с этой задачей и, надо сказать, сделал это блестяще. Поскольку из вас только у него были часы, он убеждает вас, что еще не время возвращаться, идет дальше по берегу и затевает игру с собакой. Но как должны были гореть его глаза, когда он осматривал пустынный берег в поисках способа замести следы, прежде чем они остановились на собаке!

Фиеннс кивнул, задумчиво глядя в пространство. Похоже, мысли его устремились к другой, менее практичной части повествования.

– Как странно, – промолвил он, – что собака все-таки оказалась замешана в этом деле.

– Если бы она умела говорить, – ответил священник, – она, наверное, и сама смогла бы вам все объяснить. Мне не понравилось то, что, поскольку собака не может говорить, вы придумали за нее ее рассказ и заставили ее говорить языком людей и ангелов. И это – лишнее напоминание о том, что я все чаще замечаю в современном мире, и в газетных сплетнях, и в обычных бытовых разговорах. Это суждения, вынесенные без проникновения в суть. Люди с готовностью проглатывают голословные обвинения, кого бы они ни касались. Эта волна смывает старый рационализм и скептицизм, она прибывает, как море, и имя ей – суеверие.

Он порывисто встал. Лицо маленького священника было строгим и даже суровым. Продолжил он с таким видом, будто разговаривал сам с собой: