Сообщение Артура Гордона Пима (сборник)

Нарратор невероятным образом попадает на этот корабль старинной постройки, где бродят древние старцы, никого и ничего на замечающие, – люди экипажа в странной одежде давно минувших времен. И судно бредет, не замечая урагана. И вдруг: «Корабль внезапно восстал из моря, словно собираясь взлететь. О ужас сверх всякого ужаса! Лед трещал и ломался и справа, и слева, и корабль ринулся вниз, по концентрическим кругам невероятной ширины амфитеатра, края которого пропадали в напряженной тьме… Круги сужались, сжимались, нас неодолимо влекло в головокружительную глубь ревущего океана». Беспощадная, затягивающая навсегда турбуленциями воды и вакуума бездна – это нечто постсредневековое, романтическое, современное. В конце «Манускрипта, найденного в бутылке» очень любопытное авторское примечание: «Несколько времени спустя я познакомился с картами Меркатора, где океан обрушивается в четыре горловины (северной) полярной бездны и абсорбируется земным нутром. Полюс на этих картах представлен огромной черной скалой». Такие карты действительно существуют [20] , и это наводит на разного рода предположения.

* * *

Бог – истина и жизнь, хорошо, так и должно по замыслу быть, парадигма платонического «первоединого» не допускает дуализма. Одно жизненное средоточие, один принцип распространяет круговые живые эманации, сперматические эйдосы, чья организованная энергия постепенно распадается в предвечном Хаосе. Это натуральный процесс при отсутствии так называемого зла, демиурга уничтожения, Врага. Ересь христианских неоплатоников – Оригена, Пелагия, раннего Августина. Догма не желала принять Бога без сатаны, Христа без антихриста, жизнь без смерти. В результате – бескомпромиссная борьба двух полюсов: света и тьмы, средоточий жизни и смерти, центробежной эйдетической экспансии и центростремительной абсорбции.

В политеизме, где земля живой организм в живом космосе, географии в нашем понимании быть не могло. В стремлении стоиков, пифагорейцев, неоплатоников к схематическому единству и, следовательно, к той или иной системе координат, некоторые географические представления появились. Впоследствии арабские ученые сблизили небесное единство и солнце, земное единство и Ориент. И поскольку географические карты составлялись согласно религиозной системе соответствий, в картографии доминировали два направления, основанные на признании либо непризнании смерти как второго экзистенциального полюса.

В эпоху ренессанса солнце и Ориент постепенно заменили полярной звездой и северным полюсом (компасное направление на Nord). На многих картах Ренессанса, начертанных в духе неоплатонизма, северный полюс располагался где-то в Гиперборее или в Гелиодее («материк неподвижного солнца» за Гипербореей). Меридианы веерообразно уходили на все стороны и пропадали во вселенском Океане, в космосе «воды», в недоступных систематике метаморфозах. Реформация со своим акцентом на Библию представила земной рай как меридиональную парадигму: на севере – древо жизни и творение Адама, на юге – древо познания добра и зла и, соответственно, двойная женская ипостась – Ева-Лилит. Аббат Иоганн Тритем фон Спонгейм в сочинении «Steganografia» (тайнопись) сравнил все это с пространственной ситуацией Палестины и религиозно санкционировал идею земного юга как целенаправленности меридиана. Почему? Эта страна вытянута точно по вертикали, Иордан, река жизни, берет начало в снегах горы Гермон и впадает в Мертвое море – символ смерти. В пролонгации подобная вертикаль дойдет до Южного Креста, вселенской Голгофы. Таким образом, земной мир оказался стянут к южному полюсу – средоточию Сатаны-Лилит.

Библейский дуализм определил европейский географический принцип. В самом деле: сороковой градус северной широты и северней: Мадрид, Греция, расцвет цивилизации; сороковой градус южной широты и южней: практически ничего, далее необозримый океан. От севера к югу: жизнь – смерть, дух – материя, добро – зло. Заметим: смерть уже не простая утрата жизненной энергии, зло не «умаление суммы добра», материя не «рецептивность духовных форм» или «чистая потенция». Это автономные и активные принципы. Нарастает давление «небытия», вздымается «черное солнце ночи», луна отравляет душу и тело собственным светом. Кровью, тленом, «тщетой усилий человеческих» веет от эпохи барокко, которая изобрела механические часы и жуткую эмблему Времени. Но тогда еще была определенная проблематичность: гармонией, эстетическим достижением считалось «соединение противоположностей» (conjunctio oppositorum), в сущности, немыслимое сочетание жизни и смерти. Два-три века спустя романтики – Жан Поль, Эдгар По, Жерар де Нерваль – воспели триумф «негативного первоединого».