Сообщение Артура Гордона Пима (сборник)

Мы напрасно дожидались рассвета, который возвестил бы нам о пришествии шестого дня – этот день для меня не настал, для шведа он не настал никогда. Мы погрузились с тех пор в непроглядный мрак, нам ничего не было видно на расстоянии десяти футов от корабля. Часы проходили, а нас продолжала окутывать беспрерывная ночь, не озаренная даже тем фосфорическим блеском моря, к которому мы привыкли под тропиками. Мы заметили, кроме того, что хотя буря продолжала неистовствовать, тем не менее мы не могли больше заметить обычных особенностей буруна или барашков, которые нас до сих пор сопровождали. Кругом был только ужас, и непроницаемая тьма, и наводящая отчаяние пустыня черноты. Суеверный страх, мало-помалу овладел умом старика-шведа, и моя собственная душа была охвачена безмолвным изумлением. Мы оставили всякие заботы о корабле, это было бесполезно, и уцепившись, для избежания опасности, за обломок бизань-мачты, горестно смотрели в безбрежность океана. Мы не имели возможности считать время, мы не имели возможности составить какое-нибудь представление о том, где мы находимся. Как бы то ни было, нами овладело твердое убеждение, что мы ушли на юг дальше, чем кто-либо из предшествующих мореплавателей, и испытывали крайнее изумление, не встречая обычных препятствий в виде ледяных глыб. Между тем каждое мгновенье грозило нам гибелью – каждый исполинский вал стремился поглотить нас. Морское волнение превосходило все усилия моей фантазии, и только чудо могло нас спасать от угроз каждого губительного мига. Мой товарищ говорил, что груз нашего корабля невелик, напоминал мне о превосходных качествах нашего судна; но я не мог не чувствовать безнадежности самой надежды и мрачно приготовился к смерти, полагая, что она последует не позже как через час, ибо с каждым узлом [17] угрюмое море становилось все страшнее и чудовищнее. Временами мы задыхались на высоте большей, чем высота полета альбатросов, временами мы чувствовали головокружение от быстроты нашего спуска в эту морскую преисподнюю, где воздух становился неподвижным и ни один звук не возмущал покоя кракена [18] .

Мы находились на дне одной из таких пропастей, когда поспешный крик моего товарища страшно прозвучал в безмолвии ночи: «Смотрите! Смотрите! – воскликнул он, крича над самым моим ухом, – Господи Боже мой! Смотрите! Смотрите!»

Пока он говорил, я увидал мрачный и пасмурный отблеск красного света, струившегося по стенам гигантской бездны, где мы находились, и бросавшего неровное мерцанье на нашу палубу.

Устремив глаза вверх, я увидел зрелище, заморозившее кровь в моих жилах. На страшной высоте, прямо над нами, на самом краю чудовищного обрыва виднелся гигантский корабль, быть может, в четыре тысячи тонн. Хотя он находился на вершине вала, более чем в сто раз превосходившего его собственную высоту, видимые его очертания все же оставляли за собой всякий линейный корабль, всякое судно Восточной индийской компании. Его гигантский корпус угрюмо чернелся, не будучи нисколько смягчен каким-либо из обычных украшений. Шеренга медных пушек выдвигалась из открытых люков и отбрасывала от своих полированных поверхностей огни бесчисленных боевых фонарей, которые качались там и сям на снастях. Но что более всего исполнило нас ужасом и изумлением, это то обстоятельство, что он шел на всех парусах по этому сверхъестественному морю, вопреки неукротимому бешенству урагана. В первое мгновенье виднелись только корабельные скулы, между тем как весь исполин медленно вставал из неясной и чудовищной пучины, находившейся за ним. На один миг– миг напряженного ужаса – он взвился на самую вершину этого головокружительного вала, помедлил, как бы опьяненный собственным взмахом, и дрогнул, и заколебался – и устремился вниз.

Не знаю, откуда у меня взялось самообладание в эту минуту. Откинувшись назад как только мог, я бестрепетно ждал катастрофы. Корабль наш наконец перестал бороться с морем и начал погружаться с носовой стороны в воду. Толчок стремительной водной массы, сбегавшей сверху, поразил его в ту часть сруба, которая уже находилась под водой, и в результате, с логической неизбежностью, швырнул меня на снасти чужого корабля.

Когда я падал, корабль поднимался на штаге и потом повернулся на другой галс; замешательство, происшедшее благодаря этому, и было, по-видимому, причиной того, что судовая команда не обратила на меня никакого внимания. Без особенных затруднений я прошел, незамеченный, к главному люку, который был полуоткрыт, и вскоре нашел возможность скрыться в трюм. Почему я так сделал, затрудняюсь сказать. Быть может, неопределенное чувство страха, овладевшее мной при виде этих мореплавателей, обусловило мое желание скрыться. Я совсем не был расположен доверяться людям, в которых, при самом беглом взгляде, заметил столько черт новизны, возбуждавших сомнение и предчувствие. Я счел поэтому за лучшее устроить себе в трюме тайник, удалив с этой целью часть передвижных обшивных досок таким образом, что они давали мне достаточное убежище среди огромных ребер корабля.