Соперник Цезаря

Скупка голосов в самом разгаре: кандидаты в консулы обещают раздать миллион той центурии, что пойдет голосовать первой. Нужда в деньгах на подкуп огромная, процент на ссуду повысился в Иды[131] в два раза. Клиент Потид подарил мне полмиллиона — он разбогател необыкновенно. Мой брат Аппий, консул этого года, выдал за Марка Юния Брута свою дочь. Говорят, будто Брут — незаконный сын Цезаря. Может быть, и выдумка. Но что Цезарь был в любовных отношениях с матерью Брута Сервилией — это точно. Марк Юний Брут обожает философию, особенно Платона, и терпеть не может крови. Старшую племянницу Аппий год назад выдал за Гнея Помпея, старшего сына Великого. Беда с этими девчонками — их надо пристраивать, искать им женихов. Жаль, у Цезаря нет сына — я бы свою новорожденную дочурку Клодию просватал за наследника Гая Юлия.

Цицерон бегает с процесса на процесс, защищает, кого прикажут защищать Помпей или Цезарь. Бедняга! Это в такую-то жару!

Поэт Катулл много пьет. Сестрица Клодия им интересовалась.

Из записок Публия Клодия Пульхра

Первые числа сентября 54 года до н. э

I

Клодий не думал, что Катулл примет его приглашение. На отправленное письмо поэт не ответил, но на следующий день явился к обеду; возможно, в надежде увидеть Клодию. Но на обеде никого больше не было, кроме хозяина и единственного гостя. Катулл не удивился. Он лишь пожелал, чтобы вино не разбавляли, и Клодий выполнил просьбу. Подавали устрицы, камбалу и грибы. На горячее баловались зайчатиной. Катулл пробовал все с брезгливой гримасой и бросал куски, едва тронув зубами. То-то лары обрадуются щедрым дарам! И слуги на кухне — вместе с ларами, доедая рыбу с подливкой из полбы.

Стол накрыли в перистиле — жара была страшная, никто в Риме не помнил такой духоты. Вода в фонтанах текла теплая, почти горячая, вода в Тибре — тоже была теплая и к тому же воняла.

— Твоя последняя эпиграмма на Цезаря едкая, как солдатская моча. Это похоже на личную месть:

«Славно два подлеца развратных спелись Хлыщ Мамурра[132] и любострастник Цезарь», — процитировал Клодий. — Уж не ревнуешь ли ты?

— Мою сестру Клодию к Цезарю?

Поэт вздрогнул, как от физической боли:

— Неужели ты думаешь, что такую шлюху, как твоя сестра, в самом деле можно любить?

— Думаю, что да, можно любить!

Спору нет, его сестра не отличалась строгостью поведения, но она никогда не была вульгарной. Молва грязнила ее зло и не всегда справедливо.

— Можно… — то ли подтвердил, то ли передразнил Катулл.

— А твои стихи, разве в них не говорилось о любви? — Клодий припомнил, как рыдал Катулл, как рвался, узнав об измене Клодии, как проклинал Целия Руфа.

— При чем здесь стихи? Я пишу их Лесбии. Лесбия — не твоя сестра. Или ты не знаешь, что поэты выдумывают свои чувства? Когда стило скребет воск на табличке, человек во мне засыпает, и говорит мой гений. Он общается с духом Клодии, рождая стих. Мой гений расправляет крылья… Но мой гений — это не я, юнона Клодии — это не Клодия. Юнона-Лесбия… Да, мне больно, но я не могу разделить восторг моего гения. Я вижу, что она — дрянь, я знаю, что она — шлюха. Но мой гений подле нее воспаряет ввысь. Так рождаются стихи, и в них звучат два голоса — влюбленного гения и несчастного человека. Я читаю свои стихи всяким мерзавцам, всем подряд, кто только согласен слушать. Это забавно: все принимают мои стихи за истину и стараются разглядеть в распутной Клодии мою Лесбию. Ха-ха! — Катулл скривил губы, изображая смех. — Одни поражены, другие не верят. Но все почему-то считают меня фантазером и торопятся открыть мне глаза, рассказывая, какова на самом деле моя Лесбия.