Соперник Цезаря

Цезарь мог бы получить от сената триумф за победы в Испании. Не особенно громкие, впрочем, победы. Даже, говорят, сомнительные. Он перебил пять тысяч, его провозгласили императором — так что у него были основания требовать триумф. Но сенаторы не торопились оказать такую милость. Тянули нарочно: подходил крайний срок для выдвижения кандидатуры в консулы, и старички надеялись, что Цезарь в погоне за триумфом пропустит выборы. Но просчитались. Цезарь сложил с себя империй[77] и вошел в Город.

Гай Цезарь удачно провел время в своей провинции и много чего оттуда привез. Но, конечно, куда меньше, чем Помпей с Востока. Женщины до сих пор толпами ходят смотреть на знаменитые самоцветы Митридата, выставленные после триумфа Помпея в храме Юпитера Капитолийского.

Из записок Публия Клодия Пульхра

17 июня 60 года до н. э

I

Знакомый вкус вина, знакомые таверны, знакомый запах копченого велабрского сыра. Знакомый цирковой возничий, крадущий у торговки лепешки, знакомая книжная лавка на улице Аргилет, где косяки пестрят списками новых книг. Торговец всем предлагает списки поэмы Цицерона. «Нет уж, оставь ее себе, друг мой! А впрочем, я куплю экземпляр. Люблю почитать на ночь что-нибудь смешное. Сколько?» — «Папирус отполирован пемзой, и красный футляр. Двадцать сестерциев». — «Дороговато стоит наш Цицерон». Хозяин хохочет, но цену не сбавляет.

Клодий разворачивает свиток, читает наугад.

«О счастливый Рим, моим консулатом хранимый!»

Да, скромность не числится среди добродетелей Цицерона.

Знакомые переулки — узкие, кривые; фиолетовые тени на мостовой; неспешное журчанье фонтана, прохладная вода в его позеленевшей мраморной чаше; гомон торговцев; быстрый, почти непонятный говор рабов — каждый из них коверкает греческие и латинские слова на свой манер; граффити на стенах; яркая, еще не успевшая пожухнуть зелень; макушки пиний над черепичными крышами — старые деревья нашли убежище в садах богатых домов.

Кто бы мог подумать, что можно так соскучиться по этому ужасному Городу. Город, как женщину, нельзя покидать надолго. Красавица переменчива, и Город переменчив — несколько месяцев вдали, и, вернувшись, никак не можешь привыкнуть к нему. Опять день за днем обживаешь знакомые переулки, вновь выхаживаешь дорожки — свои собственные — к его пыльному и суетливому сердцу-форуму; вновь находишь — или не находишь — то, что так любил или ненавидел в этом капризном и взбалмошном каменном существе, которое считает себя лучшим в мире.

Только вернувшись из Сицилии, Клодий понял, как любит этот Город. Любит и не может без него жить.

II

Пока Клодий был в Сицилии квестором, Цицерон в Риме на каждом углу кричал, что оправдание Смазливого опрокинуло судебную систему и разрушило устои Рима. Чем больше проходило времени, тем более яростно нападал на дерзкого святотатца Цицерон. Но и Клодий не собирался бездействовать. Пусть его ровесники отдыхают в Байях[78] — место Клодия на форуме. Сенатор Публий Клодий Пульхр против сенатора Марка Туллия Цицерона — схватка будет нешуточная.

Первым делом Клодий ошеломил сенат, выступив с заявлением, что хочет перейти в плебейское сословие.

Несколько мгновений сенаторы сидели неподвижно с раскрытыми ртами, будто на их глазах молния поразила храм Юпитера Капитолийского. А потом каждый нашел нужные слова для обвинений дерзкого патриция. Громче всех возмущались — кто бы мог подумать — муженек Клодии Метелл Целер, в нынешнем году ставший консулом, и «Спаситель отечества» Цицерон. Ну, ладно, Метеллы, они уже более двухсот лет назад добрались до консульского курульного кресла, и теперь это аристократы из аристократов, хотя в их жилах течет плебейская кровь. Но Цицерон, этот выскочка из Арпина, новый человек, пробивший дорогу наверх острием языка, — какое ему дело до того, будет Клодий соблюдать священнодействия рода Клавдиев или нет?[79]