Дотянувшись ногой до земли, я оттолкнулась со всей силы и помчалась прямо к Лукасу. Широко разведя руки, я нажала на доску задней ногой, заставляя переднюю часть оторваться от земли и подняться в воздух, объехала вокруг Лукаса и остановилась.
Пришлось сильно напрячься, чтобы не разулыбаться во весь рот и не начать прыгать от счастья.
Но это было бы не круто.
Спрыгнув с доски и быстро и тяжело дыша, я посмотрела в широко раскрытые глаза мальчишки.
– Ну как, по-твоему, я боюсь? – раззадоривала его я.
Он стоял с открытым ртом.
– Я хочу научиться так же.
Я наступила на задний край скейта и, подбросив его в воздух, поймала за другой конец.
– Такие развороты для тебя пока слишком сложные. Давай начнем с простых.
В следующие два часа с нас с Лукасом семь потов сошло, пока мы тренировались поворачивать, прыгать и просто кататься. Я показала ему, как правильно использовать вес тела и как падать с улыбкой, потому что падать придется, и не однажды, пообещав ему, что в следующий раз научу делать кикфлипы, и разрешила немного покататься в боуле под нашим с Мэдоком присмотром. Мальчишка спустился вниз, а мы сели на край боула и стали наблюдать.
Положив голову ему на плечо, я закрыла глаза и вдруг осознала, что хочу быть здесь и сейчас, а не где-нибудь еще.
– Спасибо, – хриплым голосом сказала я. – В смысле за то, что привез меня сюда сегодня.
Мне правда этого не хватало. Думаю, за несколько часов, проведенных здесь, я смеялась, кричала и радовалась больше, чем за последнюю пару лет. И, несмотря на то что на следующий день все тело будет жутко ломить, я просто светилась от счастья. В машине меня окутал запах парфюма Мэдока, и я растворилась в мечтах о том, как прижмусь к нему вечером своим усталым телом.
Мы ехали по улицам города. Он положил руку мне на ногу. Незадолго до этого мы высадили Лукаса – он успел как раз к ужину – и теперь направлялись домой.
Я откинулась на спинку сиденья, положила голову на подголовник и взглянула на Мэдока.
– Не пугайся, пожалуйста, моего вопроса, – начала я, – но у тебя в старшей школе были отношения? Ну, в смысле девушки были?
Он фыркнул и включил дворники.
– Женщины вечно задают вопросы, ответы на которые на самом деле не хотят знать.
– Но я хочу услышать ответ, – спокойно и уверенно сказала я.
Мне действительно хотелось знать. Мы несколько лет потеряли, и мне было интересно все, что произошло с ним за это время.
– Да, – признался он и кивнул, не глядя в мою сторону. – Несколько.
Ревность, словно болезнь, проникла в меня. Кем они были? Как выглядели? Что он с ними делал? Их имена, номера документов, адреса?
Поразительно, как мысли и подозрения могут разрушить душевный покой за секунду.
– И? – мягко спросила я.
– И ни одной из них я не говорил, что люблю ее, – ответил он. – Только тебе.
Он повернулся ко мне и с серьезным видом посмотрел прямо в глаза.
Жилка на шее пульсировала, я даже не сразу поняла, что сижу перед ним с открытым ртом.
Подняв голову, он спросил:
– Так что все-таки значит татуировка валькнута?
Я резко вздохнула, отвернулась и посмотрела в окно.
– Кто старое помянет? – попыталась отшутиться я.
– Ты уходишь от ответа.
Почему бы ему не спросить, например, о моей татуировке Out of Order[11] или о надписи у меня на лопатке?
Прищурившись, я внимательно разглядывала капли у себя на стекле.
– Такая татуировка у каждого может иметь свое значение. Для меня это символ перерождения, – отчасти это было правдой, – который означает, что всегда нужно двигаться дальше. Выживать, как бы тяжело это ни давалось, – я повернулась к Мэдоку и пожала плечами. – А еще она показалась мне крутой. Такой ответ тебя устроит?
Вот. Надеюсь, на этом мы закрыли тему. По крайней мере, на сегодня.
Я обо всем ему расскажу. Когда-нибудь. Как только смогу. А сейчас мне просто нужен спокойный вечер в его обществе.
Закашлявшись, я заговорила:
– Ты никогда не спрашивал, что за надпись у меня на спине.
Убедившись, что его взгляд прикован к моим рукам, я сняла футболку через голову.
Мэдок округлил глаза, уставившись на мой голый торс, прикрытый только кислотно-розовым кружевным лифчиком.
– Не забывай смотреть на дорогу, – низким, чувственным голосом напомнила я.
Он моргнул и уставился в лобовое стекло.
– Фэллон, я за рулем. Это не круто.
Улыбка заиграла в уголках моих губ, когда я увидела, с какой силой он вцепился в руль.
– Видишь? – я повернулась к нему спиной и показала вертикальную надпись, тянущуюся от плеча до самого низа лопатки: «Какие бы волнения ни происходили на поверхности моря, они не потревожат спокойствия его глубин». Это любимая цитата моего отца.