Соперница с обложки

– Валечка, так что там? – Ксюша улыбалась Сметаниной, из последних сил сдавая экзамен по самоконтролю. – Что с Сурковым-то приключилось? И почему именно сейчас? Я так давно с ним не виделась, что все как-то мимо меня, как-то все мимо. Так что там с ним?

– Она у меня спрашивает! – фыркнула Валечка, правда, без прежнего нажима. – Машина его сбила ночью. Будто за хлебом пошел…

– Саша? За хлебом? Ночью?

Само собой у нее получилось отделить эти три слова паузой, заполненной изумлением, тут уж никто ее не учил. Даже Волина не смогла бы отнести это на свой счет.

– Это кто говорит?

– Жена говорит, – проворчала Валечка. – Плачет будто, ребята из охраны, которые пошли к ней предложить помощь, рассказывали… так вот, говорят, что плачет и про хлеб все говорит. А чего тогда с портфелем пошел? Непонятно.

– За хлебом, значит?

– За хлебом, – кивнула Валечка.

– С портфелем?

– Ага! С кожаным таким, коричневым, будто от отца в наследство доставшимся.

Про кожаный коричневый портфель Ксюша очень много слышала от Суркова. Про то, как отцу однажды повезло с этим портфелем, когда он билеты купил лотерейные и в него положил. И забыл будто о билетах-то. А потом вспомнил, когда в газете на таблицу лотерейную наткнулся. Полез в портфель, достал билеты, а там…

А там холодильник, вот!

Никогда прежде отцу Суркова не везло в лотерею, никогда. А тут поди ж ты, положил билеты в портфель коричневый кожаный, потом вовремя вспомнил о них, и бац – повезло. И стал со временем портфель этот для семейства Сурковых чем-то вроде талисмана. До маразма же просто доходило, когда Саня экзаменационные билеты под нужными номерами клал в этот портфель накануне экзаменов, чтобы, значит, вытащить именно один из них. Или когда мать его писала на листочке имена тех дальних родственников, которые должны были от наследства бабкиного в ее пользу отказаться.

Глупотень, на Ксюшин взгляд, была полная. И она зачастую дремала, когда Саня Сурков ей взахлеб рассказывал о странных семейных традициях, основанных на невероятных суевериях. Дремала, не слушала его, кивала, когда он ее в бок подталкивал, требуя с ним соглашаться. Она снова кивала, хотя не верила почти ни одному его слову, подтверждающему чудодейственные свойства кожаного коричневого портфеля.

Но вот теперь…

Но вот теперь она, слушая рассказ Валечки Сметаниной, не могла не насторожиться. Теперь она не могла не найти странным, что Саша Сурков ночью отправился за хлебом с портфелем под мышкой, по семейной традиции, приравненным к иконостасу.

– А чего это он с портфелем за хлебом пошел, жена что говорит? – поинтересовалась Ксюша, моментально поняв, что дело тут нечисто. – Да еще ночью! Ночью и с портфелем! Сорок три буханки, что ли, покупать собирался?!

– Сорок три в тот портфель не влезли бы, во-первых, – строго отчитала ее Валечка Сметанина. – А во-вторых… Она ничего внятного нашим пацанам из охраны не сказала.

– Они спрашивали?

– Ну да!

– А кто?

– Что кто?

– Кто конкретно спрашивал?

– Так этот… Кажется, Игорь Смирин. Он вообще как-то очень близко к сердцу принял смерть своего начальника. Ты и то спокойнее себя ведешь, а он…

– А что он? Плачет?

Ксюша недоверчиво покосилась на Сметанину. Игоря Смирина она хорошо помнила. Здоровенный парень с крупным симпатичным лицом, смеющимися карими глазами и постоянной привычкой задирать ее, Ксюшу. Не обидно будто бы задирал, но она почему-то обижалась. Может, потому, что ей стыдно бывало за свои отношения с его начальником – Александром Сурковым? Ну, да теперь это не казалось столь важным, теперь нужно было разобраться, с чего это Смирин вдруг по начальнику своему решил убиваться? При жизни они не очень-то друг друга жаловали. Скорее, терпели.

– Скажешь тоже, плачет! – фыркнула Валентина и снова прильнула к зеркалу, обнаружив под ключицей крохотный прыщик. – Черт, надо же!.. Выскочил так некстати… Мне в выходные на вечеринку, платье хотела открытое надеть, а тут…

– Валечка! Так что?

– Да я-то откуда знаю?! – Сметанина резко дернула плечами, пытаясь прикрыть крохотной кофточкой выпирающие ключицы. – Пойди и спроси его сама, сегодня как раз его смена.

– Пойду и спрошу!

– Пойди и спроси, только на меня не вздумай ссылаться, – обеспокоилась Сметанина, засеменив к выходу из приемной. – Не нужны мне эти ваши криминальные разборки. Мне, в отличие от некоторых, ничего унаследовать не пришлось.

Тьфу, гадина! – не сдержавшись, едва не плюнула ей вслед Ксюша. Правильно Марианна гнобила ее за тряпки ее убогие. Вообще на порог фирмы пускать не следовало. Только курит и сплетничает, курит и сплетничает. Когда работать-то ей?

А Игоря Смирина навестить было просто необходимо. Не мог он без причины вдруг разволноваться. Ну, сбила начальника машина, жутко, конечно, печально, но все ведь под богом ходим, так ведь? Для личной неприязни у Игоря по отношению к Суркову всегда какие-то скрытые мотивы имелись, с чего это бы им вдруг перерасти в личную скорбь, а?..

…– А тебе-то что?