Соперницы

Рассвет застал наши корабли на пути в Стеклянный город, куда мы прибыли два дня спустя. Шельм тотчас же отправился к герцогу Веллингтону и в присутствии маркиза Уэлсли, капитана сэра Э. Парри, лорда Лофти, полковника Гренвилла и вашего покорного слуги предложил возместить убытки всем пострадавшим от его пиратской деятельности при условии, что ему немедленно простят все его прегрешения. Получив согласие, он объявил о своем намерении жениться и пригласил всех на свадьбу. Его от души поздравляли. Сегодня утром я присутствовал при венчании леди Зенобии Элрингтон и Александра Шельма, ныне – виконта Элрингтона. На сем заканчиваю свой рассказ, ибо мне надлежит быть вечером на званом обеде, который устраивает по этому случаю старый граф и куда приглашен весь цвет благородного витропольского общества.

Брэнуэлл Бронте Политика в Витрополе

Сочинение капитана Джона Букета, члена парламента, в 1 томе

Глава 1

По выбранному мною названию можно предположить, что первая глава книги представит сцены в Витрополе, средоточии политических баталий: в парламенте, средь шума, сутолоки и духоты, в якобинском клубе с его темнотою и крамольными речами, или в кабинете министров, где царят лесть, интриги и раздор. Однако, читатель, я начну действие не там. Я намерен показать тебе место, весьма далекое от бурления общественной жизни, – лесистый край в двадцати милях от Стеклянного города Веллингтона.

Вечером первого сентября нынешнего года солнце ярко озаряло прекрасный парк старинного имения, затерянного в лесах Веллингтонии. Небо пылало золотом, и закатные лучи, пробиваясь сквозь низкие облачка на западном краю горизонта, играли в кронах могучих дубов над аккуратно подстриженными газонами. Длинные тени пролегли через лужайки, и земля казалась расчерченной широкими сияющими полосами. Над купами деревьев в дальней стороне парка чернели на фоне заката трубы и острые скаты древней усадьбы со всеми ее неизменными принадлежностями: дымком и флюгером наверху, дорожками, зеленью и гуляющим оленем внизу. В высшей степени приятная картина, и зритель с искренним удовольствием скользил взглядом по золотистой лужайке с ее глубокими тенями, вдоль могучих деревьев, к серым холмам за подъездной аллеей и пламенеющему небу над ними. В благоуханном воздухе веял легкий ветерок, но все остальное дышало умиротворением, и хотя усадьба располагалась на пышущем зноем Африканском континенте, ничто не отличало ее от любого другого почтенного английского жилища погожим английским вечером.

Однако главным образом я хочу представить читателю укромный уголок, окруженный вязами со всех сторон, кроме одной, выходящей на укутанную зеленым плющом церковку и кладбище. Уголок этот, в своей защищенности и тишине, – воистину жемчужина всего пейзажа. Посреди лужайки стоит каменная плита с белой мраморной урной, на которой выбито:

Сей камень воздвигнут

над могилой

МАРИИ ГЕНРИЕТТЫ ПЕРСИ,

умершей 1 мая

лета Господня 1815

в возрасте двадцати одного года,

ее супругом

Александром Ш. Перси

Дикие цветы обвили белоснежный памятник, и в просвет между деревьями на него падал единственный луч заходящего солнца. Все это вместе с немногословной надписью наводило на светлые раздумья, а явная забота, с которой памятник оберегался от губительного действия времени и непогоды, свидетельствовала о неумирающей любви вдовца лучше самого пышного монумента и самой красноречивой эпитафии. Однако если бы тот, кому пришли в голову приведенные мысли, знал, кто этот вдовец, его бы одолели некоторые сомнения.

В упомянутый час, когда все вокруг было залито вечерним светом, калитка, ведущая к укромной лужайке со стороны леса, отворилась, и вошел высокий джентльмен, одетый во все черное. Он приблизился к монументу и остался стоять, не произнося ни слова. Выглядел этот незнакомец довольно примечательно. Он был, как я уже сказал, очень высок, статен и худ, лет сорока на вид, с лицом суровым, смуглым и необычным. Черты его выражали не печаль, а скорее задумчивость, тонкие красивые губы кривила язвительная усмешка. Он положил руку в перчатке на памятник и огляделся с таким видом, будто не ждал ничего хорошего от тех, кого может застать поблизости. Когда посторонних не обнаружилось, джентльмен снял и положил на землю шляпу, обнажив золотистые кудри и высокий аристократический лоб, так несоответствующие его брезгливо-насмешливой мине.