Соперницы

— Простите, пожалуйста. — Ничуть не стесняясь присутствия посторонних, Комаё села рядом с ним. — Я выходила поздороваться, поблагодарить людей. Братец, спасибо и вам за то, что вы сегодня сделали для меня!

— Ты что же, никак мне официальную благодарность объявляешь? Так ведь до твоего номера еще далеко.

— Да, правда.

— В зале есть кто-то из театра?

— И господин N, и господин NN (она назвала имена известных актеров) — похоже, что все здесь.

— Вот как…

— Все с супругами! — Комаё и сама заметила, что зачем-то вдруг сделала ударение на последнем слове. — Да я не завидую, что толку завидовать! — Она рассмеялась.

В этот момент вошел костюмер, он принес показать Комаё её парик.

10 В ТЕАТРАЛЬНОЙ ЛОЖЕ

Незадолго до номера «Ясуна», в котором выступала Комаё, в ложе нижнего яруса восточной стороны заняли свои места господин Ёсиока со своим сослуживцем Эдой и с ними хозяйка чайного дома «Хамадзаки», а также гейша Ханаскэ и ученица Ханако из одного с Комаё дома. По правде говоря, когда в конце этого лета Комаё не послушалась добрых советов и не перешла к нему на полное содержание, Ёсиока был так зол, что решил порвать с ней навсегда. Однако сразу найти гейшу, которая пришлась бы ему по нраву и смогла заменить Комаё, оказалось нелегко. Затруднительное положение, в котором он оказался, однажды рассердившись, помогла разрешить опытная в подобных делах хозяйка чайного дома «Хамадзаки». Она нашла для Комаё всевозможные оправдания, и Ёсиока опять стал поддерживать её по-прежнему. Однако сам он с тех пор редко показывался в чайном доме. Похоже, что для себя он решил, что с него довольно будет просто по мере сил помогать Комаё, тем самым сохраняя за собой репутацию патрона. Приблизительно раз в десять дней он являлся к ней вместе с Эдой, но только затем, чтобы выпить. Ему и в голову не приходило, что Комаё тайно встречается с Сэгавой или что у неё появился другой патрон. Ёсиока, исправно плативший дань развлечениям много лет, в последнее время почувствовал, что гейши его утомили. После твоего поспешного отъезда с виллы «Три весны» он вел тихую и обыкновенную жизнь, в которой не было ничего достойного упоминания. Вернувшись с работы домой, он сразу ложился спать, а по воскресеньям вел жену и детей, к примеру, в зоопарк и при этом не считал такую упорядоченную жизнь ни пустой, ни скучной, как, впрочем, не считал её веселой и интересной, просто жил и жил день за днем как в забытьи. Сегодня Ёсиока впервые после долгого перерыва сидел в ложе театра Кабуки, и, оглядывая зал, который поистине представлял собой цветник, он впервые испытал новое для себя чувство — словно прозрел. В его груди вновь запылала яростная жажда жизни, словно он не смог бы успокоиться, не познав всех наслаждений, какие только существуют — в этом мире. Ёсиока чувствовал, что в стремлении к плотским радостям, таким как вино и женщины, человек сегодняшнего цивилизованного общества не отличается от древнего жителя степей, который несся на своем необузданном коне в погоне за диким зверем, чтобы рвать зубами мясо и при этом сладко причмокивать от удовольствия. А одетые в красочные доспехи средневековые воины, проливавшие в поединках кровь? Во всем этом он видел воплощение неудержимой человеческой воли к жизни. В ходе развития цивилизации, с возникновением общественных институтов, жизненная энергия людей стала проявляться в погоне за богатством, властью и наслаждениями или же в азартных усилиях преуспеть в бизнесе. Слава, богатство и женщины — эта триада составляет основу существования современного человека. Тот, кто сознательно это презирает, ненавидит или же боится этого, — попросту слабак, не имеющий воли бороться, или же неудачник, отворачивающийся от истины. Поскольку таково было его жизненное кредо, Ёсиока почувствовал, что блеск театрального зала незаметно пробудил в нем новые жизненные силы, что ему все еще не так много лет, он молод и деятелен, — все это внезапно одарило его ощущением безграничного счастья.

Раздался звук деревянных трещоток, пришла наконец очередь для танца Комаё. Сказители стройными голосами затянули балладу киёмото. Откуда-то уже раздались аплодисменты. Три гейши-ученицы, спешившие вернуться на свои места, пробегали по коридору как раз за спиной Ёсиоки, и он услышал:

— Это же «Ясуна»! Подожди-ка…

— У сестрицы Комаё чудно получается Ясуна, это хороший номер.

— А как же иначе! У неё же есть Сэгава-сан…

— Говорят, у них ужас что за роман!

По какой-то случайности этот разговор вдруг отчетливо донесся до ушей Ёсиоки сквозь гул движущейся толпы. Ёсиока невольно обернулся в ту сторону, откуда донеслись голоса, но спины пробегавших мимо учениц уже скрыл встречный людской поток, лишь мелькнул яркий узор широких поясов и длинных развевающихся рукавов. Кто они были, из какого дома — это определить было уже невозможно. Однако Ёсиоке было достаточно и того, что он услышал, одна только последняя реплика: «Ужас что за роман» — говорила ему даже больше, чем требовалось.