Соперницы

Комаё невольно затаила дыхание, чтобы услышать, что ответит та, которой был задан вопрос, но все напрасно — разговор был, видимо, прерван стремительно подъехавшим автомобилем. Обе гейши, стоявшие как раз возле решетчатой двери одного из чайных домов, еще с улицы крикнули хозяйке: «Добрый вечер!» — и вошли внутрь.

Комаё едва не потеряла разум. Она не понимала, что же именно произошло, что было до и что после, но несколько случайно услышанных слов лишили её покоя. Нужно попробовать связаться по телефону с чайным домом «Куцува», куда, как сказал ей сам Сэгава, он отправился, нужно проверить, там он или нет… Если это обычная встреча, то пусть даже там узнают её голос, в том не будет никакой неловкости. Почему же она раньше не догадалась? Комаё едва ли не бегом бросилась прежней дорогой назад в чайный дом «Гисюн» и сразу схватилась за трубку телефона в конторке. Конечно, она постаралась, чтобы по крайней мере голос её был спокойным:

— Чайный дом «Куцува»? Прошу прощения за причиненные хлопоты, но нельзя ли позвать к телефону господина Сэгаву?… Кто говорит? Это… это говорят из дома господина Сэгавы.

Она некоторое время подождала, но ответа не последовало. В раздражении она продолжала настойчиво кричать в трубку, пока, к несчастью, не отключили линию. Служанка О-Маки, которая была рядом и не могла больше все это выносить, взяла трубку и снова позвонила туда вместо Комаё.

На том конце провода ответили:

— Теперь он, наверное, уже должен быть дома.

О-Маки не стала продолжать расспросы и уверять, что такого не может быть, поскольку звонок как раз из дома Сэгавы.

В отчаянии Комаё предположила, что Сэгава, может быть, сказал, что пошел домой, а сам собирался все-таки заглянуть в «Гисюн». Она еще немного подождала, но уже очень скоро часы пробили двенадцать. Тут уж Комаё вскочила и принялась открыто звонить от своего имени. Мол, господина Сэгаву в доме «Гисюн» ждет Комаё, и поэтому… После того как её опять заставили ждать неслыханно долго, последовал ответ, что Сэгава определенно вернулся к себе домой в Цукидзи. Комаё чувствовала, что сходит с ума. Она позвонила ему домой в Цукидзи, но и там его не было.

Теперь уже было совершенно непонятно, куда подевался Сэгава Исси. Во всяком случае, в полночь все чайные дома должны были закрывать свои ворота. Служанка О-Таки, которой, конечно же, было жаль Комаё, закрыла только одну створку ворот и стояла на улице, нарочно приговаривая, словно сама себе: «Он уже вот-вот будет здесь». И тут невесть откуда появился низенький человек в европейском костюме. Он, видимо, был изрядно пьян и, шатаясь, едва не повис на О-Маки. Она испугалась и хотела поскорее закрыть ворота, но пьяница был проворнее:

— Эй, эй, прошу подождать! Я, это… у вас тут нет госпожи Комаё?

— О, да это же наш вчерашний гость… Простите меня, пожалуйста! Хи-хи-хи!

— Да, это я, Ямаи.

Едва успев произнести собственное имя, опытный Ямаи быстренько скинул обувь и бросился наверх, не дожидаясь, пока ему скажут, что комнат, мол, к сожалению, нет…

19 ЯСУНА

Прошло два или три дня, и в газете «Мияко Симбун» появилась нескромного содержания публикация на полторы колонки под названием: «Неистовое сердце Комаё».

«На концерте гейш осенью прошлого года нам было показано „Безумие Ясуны”, весной нынешнего года — „Сумидагава”, и оба раза искусное изображение сцен безумия принесло громкий успех гейше Комаё из дома „Китайский мискант". Она прославилась на весь район Симбаси, так что не осталось ни единого человека, который бы о ней не слышал. Вечером в день премьеры у неё увели её милого и ненаглядного, актера из дома Хамамурая, и она прождала до зари, не смыкая глаз в любовном томлении. Вот так закончилась её страстная любовь. Ведь она не глиняная кукла, не могла же она снести все это молча, спокойно, не ревнуя, — вот и бросила под ноги свой веер для танцев и в безумии его растоптала».

Все это журналист написал в шутливом тоне, и каждая его фраза пародировала пьесу про безумного Ясуну «Ветви горной сакуры, до которых не дотянуться».