Теперь мне стало ясным, что Елизавета становится инвалидом и править не сможет. Кто иной может сколь угодно питать надежды на выздоровление императрицы, она уже никогда не станет прежней и не сможет ни в какой мере править. Но то, что она жива, делает невозможным мою коронацию. Или все же можно возложить корону? Нужно поинтересоваться этим вопросом. Можно же и ускорить… не хотелось бы, больше крови, что уже пролито вчера. А можно и отречение Елизаветы организовать. Но тут действительные союзники нужны.
Вот насчет тех самых союзников. С Михаилом Воронцовым нам не по пути. И даже не из-за того, что он из партии Шуваловых, уже бывшей партии, а потому считаю его приспособленцем. Да и нужно мне место вице-канцлера для вхождения в элиту своего человека, коим, смею надеяться, станет Трубецкой. Он резко пойдет на взлет, усиливая свое влияние и должен осознавать, что только я сделал его действительно влиятельным человеком в империи. Еще в качестве союзника вижу Миниха. К нему в Причерноморье уже отправились вестовые. Христофора Антоновича я планировал официально назначить генерал-губернатором южных земель, которые, скорее всего, назову Новороссией. Но сейчас он мне нужен в Совете, чтобы там было достаточно голосов именно моих людей.
Сложными и непонятными представлялись перспективы сделать моим союзником Алексея Григорьевича Разумовского. Вроде как увалень и тихий алкоголик, но нет: и своих казачков подтянул, и надолго не уехал, и быстро вернулся в Петергоф. Ходит по дворцу теперь только со своим братцем Кириллом, может, и для того, чтобы протолкнуть родственника куда повыше, к примеру, на место Петра Ивановича Шувалова.
Бестужев временным попутчиком стать может, он уже это подтвердил, и сейчас что-то хочет мне сказать, дал запрос на аудиенцию. Но я не хочу вокруг себя очередных интриганов. Работать нужно, а не интриги выстраивать. Но дипломатический корпус держится сейчас на нем, мне же нужны стабильные отношения с соседями и всеми остальными игроками на мировой арене. Как правильно составить ту или иную ноту, правила и этикет общения с послами, принципы дипломатической переписки — всему этому еще предстоит научиться. А пока пусть работает канцлер.
— Слушаю Вас Алексей Петрович, — начал я разговор, как только вошедший в комнату закончил кланяться.
Я выдрал ближайшую к спальне Елизаветы комнату и скоро оборудовал там рабочий кабинет.
— Ваше Высочество, нас не услышат? — спросил Бестужев.
— Нельзя быть уверенным во всем, но в этой комнате тайных мест нет, потому и говорить можно смело, — ответил я, приглашая канцлера присесть возле моего рабочего стола.
— Ваше Высочество, я пришел поговорить, если будет позволено, в открытую, — я изобразил приглашающий жест и канцлер продолжил. — Ваше назначение Шешковского главой следствия по случившемуся в Петербурге и окрестностях выглядит, уж простите, не совсем правильным.
— Вы говорили про открытый разговор, граф, — сказал я и стал лихорадочно думать.
Хитрый лис знает или догадывается о том, что за всеми событиями маячит моя фигура? Если даже есть подозрения, не подтвержденные фактами, то это уже опасно. Сила, я считаю, на моей стороне, как и сама система престолонаследия. Так что Бестужев просто решил поторговаться, набить себе цену. Что ж поторгуемся!
— Итак, канцлер, что Вы предлагаете? — спросил я.
— Я бы осмелился предложить, Ваше Высочество, чтобы мой человек участвовал в расследовании смертей Шуваловых, как и Иоанна Антоновича, — сказал канцлер, на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Я считаю, что господин Шешковский справится с расследованием, — и я проявлял внешнюю невозмутимость.
— Без сомнений. Моему человеку не надо будет и вникать в суть расследования, только быть рядом, чтобы общество видело, сколь серьезно проходит сыск виновных. Для меня же понятно, кто те бунтовщики, что злоумышляли поставить на трон Иоанна Антоновича. Это люди, что посещали тайные общества, — сказал канцлер и стал выжидать моей реакции.
— Я так же думаю о причастности тайных обществ к убийствам… Хорошо. Пусть Ваш человек прибудет в Петергоф. Сюда же в полдень приедет и господин Шешковский с докладом, — понимая, что теперь нужно договориться о цене лояльности, я продолжил. — У Вас есть собственное видение того, кто будет во главе коллегий? Вы канцлер, Ваши предложения могут быть ценными.
— Если будет на то Ваша воля, Ваше Высочество, я бы просил за Апраксина Степана Федоровича! — сказал Бестужев, который не смог полностью задавить эмоции и улыбнулся.
— Конечно, — с улыбкой сказал я. — Апраксин получит чин генерал-фельдмаршала и станет главой Генерального штаба, коий я намереваюсь учредить. Он станет в подчинение главе Военной коллегии, вторым по чину в ведомстве. Это то большее, что я могу сделать для Степана Федоровича.