Соправитель

Ночевать в Ропше планов не было, да и не могло их статься. Послезавтра церемония погребения, завтра ночное бдение у гроба. Утром вновь принимать соболезнования от приехавших представителей монарших особ. Чего-то от Пруссии нет представителя. Нужно навестить в камере предварительного заключения спесивого Франкенштейна… Финкинштейна. Хотя образ первого вполне подходит под внешность второго. Сидит товарищ в Петропавловской крепости в двухкомнатных апартаментах, отказывается говорить. А что с ним еще сделать за такое вероломное нападение страны, чьи интересы он представляет? Или русские обязаны, как телята, придерживаться этики, протокола, всяческого вежества? А в это время в них будут откровенным образом плевать. Им можно, нам нельзя? Лучше ломать эту традицию сейчас, чем терпеть после и в XIX веке, да и позже.

— Ну, что, Иван Бранкович? Через три дня станете генерал-аншефом! — торжественно произнес я, вдохновленный показанными спектаклем по названием «вундерваффе 1», а так же второй и третей части блокбастера со стрельбой, взрывами и околоромантичным воздушным шаром.

— Воля Ваша, Ваше Величество! — склонил голову будущий тесть.

Должен же мой родственник быть генерал-фельдмаршалом? Войти в Государственный Совет, чтобы перебить количественно, в купе с иными моими людьми, любую группу недовольных? Пусть делать императрицей Иоанну и не стоит, но вот возвысить ее отца, можно.

— Все ли батальоны готовы к выдвижению в сторону Петербурга? Есть ли сменное обмундирование? Проведены ли инструктажи? — сыпал я вопросами.

— Так точно, Ваше Величество! — четко, по-армейски отвечал тесть.

Так то нужно с тестем! Была бы теща и ее бы построил и маршем в составе колоны к столице отправил! Господи! Прости мя грешного за столь черные шутки!

Уже завтра, еще до восхода солнца, егеря, казачий специальный батальон, Славянский первый батальон — это гайдуки Шевича — выстроятся по дороге от Зимнего дворца к Петропавловскому собору, где будут стоять еще и гвардейцы и рота от Гольштейнской дивизии. Опрятные, максимально, насколько позволяет мундир, обвешанные «гирляндами». Солдаты и офицеры, которые уже получили медаль «За Отвагу», Георгиевский крест, будут стоять в первых рядах. А те, немногочисленные, Герои России займут самое почетное место караула — у входа в Петропавловский собор.

Ропшу, ставшую за последний месяц не столько Центром переподготовки, сколько местом инструктажа и отработки протокола церемонии погребения, покидало большинство ее еще недавних жителей в мундирах.

*………*………*

Ропша.

26 февраля 1752 года 21.40.

Выждав час после того, как последняя повозка увезла плутонг егерей и, наконец, ускакали пять казаков, которые замыкали большую колону войск, идущих нести караульную службу, Федор Дмитриевич Внуков приказал своим ватажникам начать выдвижение.

Много усилий потребовалось этому, порочащему честь русского мундира, офицеру собрать шесть десятков отъявленных головорезов. Но команда подобралась, что надо. Были у Внукова даже четыре казака, что прошли обучение в пресловутой, но загадочной, школе наследника.

Этих ухарей выгнали за то, что они решили принести вольности казацкие в школу, где царила дисциплина. Были наказаны и не раз. А после случая насилия в деревушке, что недалеко от Ораниенбаума, и вовсе, были выгнаны и лишены всех прав и привилегий, что даровал наследник, а нынче император, своим казакам. Возвращаться домой, в станицу, никто не хотел. Приученные к отцовской тяжелой руке и плетке, еще молодые казаки, решили остаться в Петербурге, где успели поучаствовать в столичных беспорядках, там и завели знакомства в околокриминальной среде.

Как такового организованного преступного мира в столице не было, но воры имелись, как и те, кто был способен выйти и на лесную дорогу.

— Федор Дмитриевич, не пора ли начинать? — спросила Марфа Егорьевна.

Вдова проявляла исключительную нервозность, ее глаза излучали неестественный блеск, который можно было сравнить с тем взглядом, когда воин идет в решительную атаку, понимая, что не выживет. Еще два дня назад Марфа Шувалова выпроводила своих детей к дальним родственникам, передав письмо и Ивану Ивановичу Шувалову, чтобы тот не забыл о своих двоюродных племянниках и проследил за их судьбой, за что она передавала бывшему императорскому фавориту изрядное количество серебра. Марфа не то что надеялась на спасение и на то, что ее участие в преступлении не будет раскрыто, она хотела огласки. Пусть все знают, что Шуваловы платят по долгам, по всем долгам!

— Марфа Егорьевна, при всем моем уваже… — Внуков начал выговаривать вдове недовольство, но был перебит.

— Ты… Делай, что должно! — не сказала, но прошипела Марфа.

Подполковник, смотревший в глаза смерти при штурме Аккермана, сейчас ощутил животный страх. Нет, не женщина предстала перед ним, но зверь.

— Держитесь в стороне! — выдавил из себя Внуков, сглатывая застрявший ком в горле.