Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.

Утром 29 мая «товарищи» опять повели наступление. Казаки оказали исключительно упорное сопротивление: примером для них было достойное поведение подчиненных мне офицеров Яновского, Савченко и Чабанца. Лихо работала наша батарея: сбила одну батарею красных, разогнала эскадрон кавалерии. Бой продолжался три часа. «Товарищи» опять отступили. К вечеру того же дня все их банды, бродившие по станицам и хуторам, были согнаны на фронт для решительного наступления. Остановить это наступление у нас не было никакой физической возможности, но сдерживать его по мере сил наших было необходимо. Мы не теряли надежды, что немцы придут нам на помощь, и нам надо выиграть время.

Принимая во внимание общую обстановку, штаб распорядился с наступлением темноты отойти к Тамани и занять позицию по балке у каменного моста, что в 10 верстах от Тамани. К утру 30 мая я был у этого моста, оставив на полпути к нему конную заставу для наблюдения за противником (на горе Шопаревой) и в 2 верстах – у хутора Воловикошух – пешую сотню сотника Савченко.

У каменного моста я занял позицию по линии балки, упираясь левым флангом в Таманский залив. Старотитаровцы оставив Карабетку, отошли на гору Комендантскую – на одной линии с нами. Они должны были здесь занять позицию, своим левым флангом к нашему правому, а правым упереться в лиман Цокур, лежащий в 6 верстах от залива. Но они занять позицию отказались и стали на горе табором. К ним приехал начальник штаба полковник Бедняков «уговаривать». Но он не мог поручиться за приход немцев и обеспечение плавучих средств для переброски в Крым, благодаря чему он едва избежал ареста и выдачи большевикам. Но к чести казаков надо сказать, что инициатива эта исходила не от них, а от Передистого. Вырвавшись от старотитаровцев, полковник Бедняков очутился на турецком миноносце, который, находясь вблизи берега, вел наблюдение за происходившим в районе Тамани.

В мое распоряжение опять прибыла Таманская сотня, которая уже два раза дезертировала с фронта, и несколько десятков старых казаков-добровольцев станицы Таманской.

К вечеру «товарищи» появились у нашей позиции, оттеснив сотню Савченко, бывшую впереди. Ожидая этого наступления, я через посланного мною офицера просил старотитаровцев поддержать нас хотя бы артиллерией. Их 8 орудий, находясь на горе, прекрасно могли обстреливать всю лощину, по которой двигались красные банды. Но старотитаровцы в этом нам отказали. Характерно, что главари настаивали на сдаче в тот же вечер (30 мая), но большая часть казаков настояла отложить сдачу до утра следующего дня, в расчете не повредить ахтанизовцам и в надежде на то, что в течение ночи может произойти изменение обстановки к лучшему.

Наступление «товарищей» я остановил своими силами, перешел в контратаку и прогнал их к Вололиковым хуторам. В это время совсем стемнело, и я отошел на позицию у моста.

Обстановка настоятельно требовала, чтобы мы до утра оставили позицию и перевезли казаков в Крым, так как к этому времени большевики подтянут свои силы, идущие вслед за нами и старотитаровцами, и тогда неминуемо мой отряд будет истреблен. Я снесся со штабом. Оттуда мне ответили, что к утру должны прибыть плавучие средства для погрузки казаков, но что я должен оставаться на позиции впредь до получения распоряжения, которое последует в течение ночи. В получении плавучих средств штаб сомневался или просто врал. Если бы штаб определенно заявил, что таковые будут, то старотитаровцы ни в коем случае не сдались бы. К вечеру он имел в своем распоряжении пароход «Вестник» и один болиндер (большая плоскодонная железная баржа).

Ночью в штабе в Тамани произошел тяжелый инцидент: туда явился хорунжий Передистый с несколькими казаками набросился на полковника Перетятько, угрожая ему револьвером за то, что он «подвел народ», хотел его арестовать и увести с собою. У полковника Перетятько, кроме нескольких растерявшихся штабных казаков, никого не было. К сожалению, я тогда не знал, что происходило в штабе, иначе послал бы взвод казаков и арестовал бы самого Передистого, и он уехал из штаба сдаваться.

Здесь уместно будет сказать, что во всех событиях, происходивших на Тамани, меньше всего был виноват полковника Перетятько. Его, как сказано выше, пригласили мы принять командование после разоружения банд в Тамани, и он, как достойный офицер, не мог отказать нам в исполнении нашей просьбы. Он происходил из старых кубанских дворян. Это был благородный, кристальной честности офицер. Он был расстрелян большевиками весною 1920 года.

Прошла уже полночь, а распоряжения из штаба об отходе не было. Оставаться на позиции до утра и ввязаться в бой – означало бы обречь отряд на неминуемую и бесполезную гибель. Появились разговоры и в таманской митинговой сотне: «Треба ахтанизовцив переколоть, тоди тилько можно охвицерив выдать…» Такие разговоры отнюдь нельзя отнести ко все таманцам, но отдельные предатели могли найтись. Впоследствии часть этой таманской сотни проявила беспримерную доблесть при очистке полуострова.