Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

Первое, что бросилось в глаза и поразило меня, был большой стол, накрытый белой скатертью. На нем стояли цветы. Бутылки от вина. Груды каких-то свертков, а на ближайшем крае к двери раскрытая длинная коробка с шоколадными конфетами, перемешанными с белыми и розовыми помадками.

«Что это? Куда я попал?» — задавая себе вопросы, не сводя глаз с конфет, тихо направился я к столу и вдруг спотыкнулся И только тут я окончательно осмотрел и запечатлел обстановку большой, длинной комнаты, наполненной так людьми, что я теперь не понимал, как я не заметил этого сразу, а обратил лишь внимание на какие-то конфеты, пакеты и бутылки, действительно лежавшие на столе, а не примерещившиеся. То же, что заставило меня спотыкнуться, было спящее тело офицера. И такими издающими храп с подсвистами была наполнена вся комната. Они лежали на полу, на диванчиках, на походных кроватях и стульях. «Странная компания», — думал я, наблюдая это царство сна. Но вот какие-то голоса из следующей комнаты. Пробрался туда. Та же картина, только обстановка комнаты изящнее.

«Офицерское собрание полка», — наконец догадался я. Опять раздался разговор — прислушался, присмотрелся. Говорит седоватый полковник, склонив голову на руки, сидя за столом Отвечает лежавший на диване.

Я пробрался к говорившему и позвал его.

— Господин полковник! — тихо звал я его.

Услышал. Поднял голову и окинул меня осоловевшими, притухнувшими глазами.

— Господин полковник, — продолжал я, — я из Зимнего дворца. Ужасно устал. Могу я остаться здесь и лечь отдыхать или надо еще кому-либо явиться?

— Глупо. Раз вы здесь, то делайте что хотите, но не мешайте другим! — ответил полковник, и голова опять легла на руки.

«Боже мой, что же это?.. Сколько здесь офицеров! На кроватях. Цветы. Конфеты. А там..» И образы пережитого, смешиваясь и переплетаясь в кинематографическую ленту, запрыгали перед глазами, и я, забравшись под стол, уснул, положив голову на снятое с себя пальто.

Проснулся я в десятом часу. В комнате стоял шум от споров, смеха и просто разговоров. Солнце лупило вовсю. Было ярко и странно.

«Почему надо мной какой-то стол? Что за гостиная? Что за люди? Где я?» — быстро промелькнули недоуменные вопросы, но сейчас же исчезли от воспоминания о ночном, о вчерашнем.

«Где брат? Что с ним?» — впервые вырос вопрос тревоги о любимом брате, гордости нашей семьи.

«Господи, милый, славный. Господи! Что же это теперь будет с Россией, со всеми нами?» И я принялся читать «Отче Наш». Молитва успокоила, и я вылез из-под стола. Офицеры, которые преобладали в наполнявшей комнаты публике, кончали пить чай. Около некоторых столиков сидели дамы.

«Что за кунсткамера? — зло заработала мысль. — Что здесь делают дамы? Ну ладно, умоюсь, поем и выясню, в чем дело!»

— Послушайте, где здесь уборная? — справился я у пробегавшего мимо солдата с пустым подносом.

— Там, — махнул он рукой на дверь, через которую я вчера вошёл сюда.

Я пошел. Из пустой следующей комнаты, где я слышал стоны, я ткнулся во вторую дверь и попал в большую когда-то залу, а теперь ободранную комнату, с валяющимися и еще спящими телами, в которых я узнал юнкеров.

Около уборной — солдатской — я увидел через окно в другом помещении дикую картину насилования голой женщины солдатом, под дикий гогот товарищей.

«Скорее вон отсюда!..» И я, не умываясь, бросился назад.

Через час я познал тайну убежища для господ офицеров, мило болтавших с дамами.

Еще за несколько дней до выступления большевиков господа офицеры Главного штаба и Главного управления Генерального штаба потихоньку и полегоньку обдумали мероприятия на случай такого выступления. И вот это убежище оказалось одним из таких мероприятий. Находящиеся здесь все считались добровольно явившимися под охрану комитета полка, объявившего нейтралитет. Таким образом, создавалась безболезненная возможность созерцать грядущие события: «А что, мол, будет дальше?»

Но вот меня окликнул молодой офицер с аксельбантами:

— Вы меня не узнаете? Я адъютант Петергофской школы прапорщиков. Вас я видел в Зимнем. Как вы попали сюда? Ваши юнкера рассказывали, что вас выбросили в окно, а вы себе здесь… ха–ха–ха… — заливался от плоской шутки красивый поручик.

— Послушайте, я ужасно хочу есть, — перебил я его, — но денег с собою у меня нет. Не найдется ли у вас свободных сумм? Я вам, если будет все благополучно, пришлю по адресу, какой вы мне укажете, — попросил я у поручика.

— Пожалуйста, ради Бога, для вас все, что угодно. Вот, разрешите четвертную. Этого будет достаточно? — любезно предложил он мне.

— За глаза! Огромное спасибо. Вот мой адрес, на случай, если события вытеснят у меня из головы мое обязательство.

— Я адрес возьму не для этого, а как память о вас, — слюбезничал адъютант, стреляя глазами в даму в огромнейшей шляпе, украшенной перьями.

За болтовней, а затем за завтраком, за который взяли 10 рублей, — время незаметно бежало.

В это время в комнатах началось оживление

— Комиссар из Смольного приехал, — раздавалась из уст в уста новость, вызывая комментарии.