Сопротивление материала

Все, кого он прежде выводил на чистую воду, были так себе людишки, одной с ним породы, у которых много чего было на совести. Но Дедовы – совсем другое дело: эту семью в городе заслуженно уважали, и только у пришлого начальника ОГПУ, откомандированного в Раздольный из армии после Гражданской войны для «борьбы с контрреволюцией», рука могла подняться отправить их в расход!

Когда наутро после ареста Дедовых Ивахнюк открыл глаза, вся подлость его поступка навалилась на него своей непоправимой тяжестью. Он сидел на кровати, чувствуя, как покрывается холодным липким потом, и трусливо успокаивал самого себя: да ничего не будет! Разберутся. Они ж и в самом деле ни в чём не виноваты – отпустят… Ну и разобрались. Гришка пытался осторожно узнать, что стало с его соседями, но знакомый чекист, криво ухмыльнувшись, процедил: «Не боись, Степаныч, получат по полной!» А этого теперь Гришке хотелось меньше всего.

Однако меньше недели спустя тот же чекист нашептал ему, что выявленные при его содействии контрреволюционные элементы переданы областному управлению ОГПУ, который приговорил их к расстрелу. Приговор приведён в исполнение.

С этого дня Ивахнюк не знал ни секунды покоя. Не прибавило радости и то, что его растущему семейству разрешили занять вожделенный первый этаж дома. Оставалось только надеяться, что никто не узнает о том, кто приложил руку к аресту Дедовых, но и эта надежда просуществовала недолго: весть о том, кто занял опустевшую квартиру, распространилась по городку со скоростью степного пожара, и Ивахнюк кожей чувствовал острые, как бритва, взгляды людей. Он сначала пытался хорохориться, притворяться, что ничего не случилось и всё как всегда – ведь подозрения к делу не пришьёшь!

Но однажды, придя по служебной надобности на городской рынок, увидел, что торговки сбились в кучку и что-то шумно обсуждают. Посреди толпы стояла Марковна, пожилая казачка крутого нрава, она-то первой и увидела Ивахнюка – подавилась на полуслове, упёрла руки в боки и уставилась на него горящим взглядом. Бабы, заметя это, тоже замолчали и повернулись к вошедшему. У Гришки похолодело внутри, но он заученно бодро воскликнул:

– Здорово, бабоньки! Об чём митингуете?

Воцарилась нехорошая тишина, чреватая взрывом. Женщины, как одна, молча смотрели на Гришку, и выражение их лиц и их позы были совершенно одинаковыми. Никто не двигался с места, чтобы разложить товар на прилавке, хотя уже начали появляться первые покупатели. Гришка метнул взгляд на будки сапожника и точильщика, но и там увидел те же лица: одноногий пожилой инвалид Матвеич стоял, опершись о прилавок, Мурзаев в засаленной черкеске не заводил свой точильный станок, а встретившись глазами с Гришкой, яростно воткнул в прилавок большой мясницкий нож.

– А ну, разойдись! – скомандовал было Ивахнюк, преодолевая отвратительную тошноту страха и дурного предчувствия. Он поглядел в сторону конторы, дверь которой была открыта. – Товарищ Чесноков! Что у тебя тут за…

Но в следующее мгновение тяжёлый мягкий помидор сбил с него кепку и растёкся по щеке. Бабы визгливо захохотали. Размазывая кепкой по лицу сочную мякоть, Гришка выкрикивал невразумительные фразы:

– Эт-то ещё что… Я вам сейчас… Кто это сделал?! Кто сделал, спрашиваю?!

– Ну, а если это я? – услышал он совсем рядом голос давешней казачки. – Давай! Арестуй меня! А?

– Какого дьявола, Марковна! – Гришка разозлился. – Рехнулась что ли, старая?!

В наступившей тишине женщина ответила тихо, но внятно:

– Это ты, видать, рехнулся, Григорий Степаныч, раз хороших людей уморил и дитё осиротил! Креста на тебе нет!

– Я? Да с чего ты…

– Федька давеча, как узнал про анженера, рассказал, как ты его водкой угощал да про Аркадьича выпытывал!

– Нашла кого слушать! Он тебе с пьяного глазу и не то ещё расскажет. – попытался оправдаться Гришка.

– Вас люди видели! В буфете вокзальном. Видели и слышали, как Федька на тебя шумел! А?..

Толпа угрожающе зароптала, из неё стали раздаваться голоса:

– И в церкви рассказывают, как ты ходил бумажку выписывать на анженерову жену! Что, скажешь, не было?..

– А в чьей теперя хате твоя Верка живёт со своим выблядком?!

Гришка почуял, что дело плохо. Собрав остатки мужества, гаркнул было:

– А ну тихо! Немедля прекратите, или я…

– Шо – ты? – перебила Марковна, наступая. – Ну шо? В ГПУ побегишь меня сдавать, а? Ну, валяй! – Бабы притихли, а Мурзаев пригвоздил Ивахнюка тяжёлым взглядом, сплюнул через прилавок, выдернул из него нож и, отвернувшись, стал заводить точильный круг. Оглянувшись, Гришка обнаружил, что его со всех сторон обступила толпа: люди, придя за продуктами, стали невольными свидетелями стихийного судилища.

– Ну, беги, сукин кот, докладай! Шо встал?! Или у меня хата не ахти?..

В надежде на подмогу Гришка обшаривал толпу глазами, но все лица глядели чужаками. Из конторы тоже никто так и не вышел, хотя он видел, как колыхнулась ситцевая занавеска.