Наша команда много хорошего делала для столицы и всей Республики, мы задницы рвали, но и о себе не забывали тоже. Чтобы не охереть окончательно, держался только за принципы. Я их нарушал в исключительных случаях. Так мне тогда казалось. Мир перестал быть черно-белым, он наполнился оттенками. Яния всегда шутила, что испортила хорошего мальчика. Еще немного, и я приличное жилье себе куплю, как нормальный уважающий себя прокурор.
Проблема в том, что хорошим я никогда не был. Всю жизнь боролся со своей темной стороной, меня влекло к запретному. Острому. Опасному. И тут я дал себе зеленый свет! Сам охренел от происходящего.
Мы тратили деньги на всякое фуфло. А, ну купили ей квартирку. Себе я ничего не покупал, чтобы не навлечь подозрения и не спалиться перед родителями. Но деньги не особо спасали любовь. Мы перестали говорить о чем-то еще, кроме бабла. Успех начал измеряться его количеством. Цинизм зашкаливал. Последний год я постоянно пребывал в плохом настроении и не отдавал себе в этом отчета.
Убеждал себя, что ничего ужасного не делаю. Так, по мелочи беру, подумаешь. Не у всех и далеко не всегда. В действительности меня тошнило от самого себя день за днем. Это я понял одним зимним вечерком.
Когда внезапно оказался у Гловача в кабинете в наручниках. Шарахнуло так, что осознал всё. В секунду переосмыслил. Яния ждала у себя с шампанским и особенным ужином, я должен был принести много денег. Я понял тогда, что никогда к ней не вернусь.
Гловач смотрел на меня с сочувствием, впрочем, в иные секунды не мог скрыть улыбку.
— Что делать будем, Владимир? — вздохнул мой будущий тесть. — Для твоего бати это будет удар. Не знаю даже, переживет ли Сергей Владимирович.
Гловач продолжал:
— Я постараюсь тебе помочь, но сам понимаешь, сделать тут мало что можно. Думаю, лет двенадцать строгача тебе дадут. Но ты и сам уже знаешь, сколько бы запросил у суда за такую сумму? Ну ничего, в сорок два выйдешь, начнешь всё сначала.
Старший сын прокурора южного края был пойман на взятке в особо крупном. А ведь я ее даже брать не хотел, чуйка вопила, что не надо. Но позволил себя уговорить.
Если бы ужас и раскаяние умели убивать, я был бы уже трупом. Страшила не тюрьма, не потеря девушки или сытой жизни. Пугал позор, который я навлек на себя и свою семью. Меня лихорадило, волосы на голове шевелились. Картинка перед глазами вдруг прояснилась, и я посмотрел на свою жизнь свежим взглядом. Вспомнил себя двадцатилетнего с дипломом в зубах и целью сделать этот мир лучше. В какое же убожество я превратился за каких-то восемь лет.
— Вы мне дадите пистолет? — спросил я.
Есть вещи поважнее бабы, поважнее самой жизни. Я смотрел в одну точку и понимал, что выход у меня только один. Кровь — на ней так много завязано. Она символизирует саму жизнь, родство, способность сопротивляться. Моя семья такого позора не заслужила. И смыть его можно только одним способом.
— Подумай хорошо, ты молодой, не глупый. Еще всё успеешь, — Гловач поднялся с кресла, дошел до сейфа. Открыл его, достал пистолет Макарова и положил передо мной на стол.
— Он заряжен?
— Да.
Опасаясь, что Гловач передумает, я быстро схватил пистолет, поднес к виску и нажал на курок. Холод металла ужалил кожу. Хлопок оглушил одно ухо. Гловач заржал. Меня швырнуло в пот.
Я отбросил от себя оружие на стол, сердце барабанило о ребра, пот струился по вискам.
Гловач дошел до сейфа, взял патроны. Зарядил Макарова на моих глазах и вновь положил передо мной.
Я сглотнул. Во второй раз руки уже дрожали. Я потянулся.
— У меня есть к тебе предложение, Владимир, — сказал Артём Фёдорович. — Не спеши, послушай. Это займет минуту. Ты ведь нормальный мужик. Не психопат, не идиот, не чмо конченое. Вляпался по дурости. Я ведь знаю, что долго отказывался. Всякую жесть обходишь стороной. Болеешь за страну и идею. Почему согласился в итоге? По глазам вижу, что осознал уже всё. Второй шанс хочешь? Мне его в свое время не дали. К сожалению. Тебе повезло больше.
Сколько с тех пор прошло времени? Месяца четыре-пять? Целая жизнь. Клянусь, я начал ее сначала.
Десятый этаж.
Вдох-выдох.
Тринадцатый.
Вдох-выдох. Я отмыкаю дверь и залетаю в квартиру. Темно. Захожу в спальню и замираю на целую секунду, чтобы полюбоваться ею. Сердце сжимается. Я не помню, когда в последний раз испытывал такие сильные эмоции. Вообще испытывал что-то.
Я скучал. Господи, как же я по ней скучал эти сутки.
Подхожу к кровати, опускаюсь на колени и целую свою принцессу в лоб. Горячий. Очень горячий.
Сердце стучит в висках. Меньше полугода назад в кабинете Гловача я узнал, что есть вещи похуже смерти.
Сегодня я понял, что существует кое-что пострашнее позора.
— Анж, Кокос, ну как же ты так? — шепчу беззвучно.