— Сколько мужчин ехало в дилижансе?
— Четверо, считая кондуктора.
— И никто не защищался?
— Никто, генерал.
— Однако в донесении полиции указано, что было два пистолетных выстрела.
— Да, генерал, но эти выстрелы…
— Ну?
— Это стрелял мой сын.
— Ваш сын? Но он же в Вандее.
— Ролан там, но Эдуард был со мной.
— Эдуар? Кто такой Эдуар?
— Брат Ролана.
— Он говорил мне о брате, но ведь тот еще ребенок.
— Ему еще не минуло двенадцати лет, генерал.
— Это он два раза выстрелил из пистолета?
— Да, генерал.
— Отчего вы не взяли его с собой?
— Он здесь.
— Где же?
— Я оставила его у госпожи Бонапарт. Бонапарт позвонил, вошел служитель.
— Попросите Жозефину прийти сюда вместе с мальчиком.
Первый консул стал прохаживаться по кабинету.
— Четверо мужчин, — возмущался он, — и один только мальчик подает им пример мужества! И никто из бандитов не был ранен?
— В пистолетах не было пуль.
— Как так не было пуль?
— Это были пистолеты кондуктора, а тот из предосторожности зарядил их холостыми зарядами.
— Отлично, мы дознаемся, как его зовут.
В эту минуту дверь распахнулась и вошла г-жа Бонапарт, ведя за руку Эдуарда.
— Подойди сюда, — сказал мальчику Бонапарт. Эдуард смело подошел к генералу и отдал честь по-военному.
— Стало быть, это ты стрелял из пистолета в разбойников?
— Видишь, матушка, это и вправду разбойники! — воскликнул мальчуган.
— Конечно, разбойники; кто сможет мне возразить? Итак, это ты стрелял в разбойников, когда все взрослые мужчины испугались?
— Да, это я, генерал. К несчастью, трус-кондуктор зарядил пистолеты только порохом, не то я убил бы главаря.
— Значит, ты не испугался?
— Я? Нет, — ответил мальчик, — я ничего не боюсь.
— Сударыня, вам бы следовало носить имя Корнелии, — любезно обратился Бонапарт к г-же де Монтревель, стоявшей под руку с Жозефиной. — Отлично, — продолжал он, обнимая Эдуарда, — мы о тебе позаботимся. Кем ты хочешь стать?
— Сначала солдатом.
— Почему сначала?
— После этого полковником, как мой брат, а затем генералом, как мой отец.
— Если ты не станешь генералом, то не по моей вине! — воскликнул первый консул.
— И не по моей, — отозвался мальчик.
— Эдуард! — испуганно прервала его г-жа де Монтревель.
— Неужели вы собираетесь бранить его за такой удачный ответ?
Бонапарт обнял мальчика, приподнял его и расцеловал.
— Вы будете обедать с нами, — сказал он. — Сегодня вечером Бурьенн, который встречал вас у гостиницы, перевезет вас на улицу Победы. Там вы поживете до возвращения Ролана, а он подыщет вам квартиру по своему вкусу. Эдуард поступит во Французский пританей, а вашу дочь я выдам замуж.
— Генерал!
— Это решено. Мы уже условились с Роланом. Затем он обратился к Жозефине.
— Возьми с собой госпожу де Монтревель и постарайся, чтобы она не слишком скучала. Сударыня, если ваша приятельница (Бонапарт сделал ударение на этом слове) захочет заехать к модистке, удержите ее. У нее достаточно шляпок: за последний месяц она накупила их тридцать восемь.
И Бонапарт, ласково потрепав по щеке Эдуарда, простился с дамами.
XXXI. СЫН МЕЛЬНИКА ИЗ ЛЕ-ГЕРНО
Мы уже говорили, что Ролан прибыл в Нант в тот самый час, когда Морган и его сообщники остановили женевский дилижанс между Бар-сюр-Сен и Шатийоном.
Если мы хотим ознакомиться с результатами его миссии, то нам незачем следовать за ним шаг за шагом во время его переговоров с аббатом Бернье, который, осторожно нащупывая почву, старался не выдать своих честолюбивых замыслов. Лучше встретимся с Роланом в селении Мюзийак, расположенном между Амбоном и Герником, в двух льё выше небольшого залива, в который впадает Вилен.
Мы окажемся в самом центре Морбиана, в тех местах, где зародилось шуанство. Известно, что в окрестностях Лаваля, на хуторке Пуарье, от брака Пьера Котро и Жанны Муане родились четверо братьев Шуанов. Один из их предков, угрюмый, нелюдимый дровосек, всю жизнь сторонился своих земляков, подобно тому как филин держится в стороне от других птиц; от его искаженного прозвища произошло название «шуан».
Впоследствии так стали именовать представителей политической партии; на правом берегу Луары бретонцев называли «игуанами», а на левом ее берегу вандейцев величали «разбойниками».
Мы не станем рассказывать о гибели этой героической семьи — о том, как взошли на эшафот две сестры и брат, как пали, убитые или раненные, на полях сражений Жан и Рене, мученики за свою веру. После казни Перрины, Рене и Пьера, после смерти Жана протекло немало лет, и о расправе с сестрами, и о подвигах братьев возникли легенды.
Теперь мы имеем дело с их преемниками.