Соратники Иегу

Единственный человек решился среди бела дня, на глазах у всех подойти к стене, на которой был вывешен декрет, и сорвать его.

Храбреца звали Лекюйе.

Он был уже немолод, и, следовательно, им двигал отнюдь не юношеский порыв. Нет, это был почти старик и даже не местный уроженец, а пикардиец, пылкий и рассудительный одновременно, бывший нотариус, давно обосновавшийся в Авиньоне.

Римский Авиньон запомнил это преступление: оно было так велико, что вызвало слезы у Девы Марии!

Как видите, Авиньон — это уже Италия; чудеса нужны ему во что бы то ни стало, и, если Небо не посылает чудес, кто-нибудь их да придумывает. Вдобавок нужно, чтобы чудо совершила Дева Мария. Пресвятая Дева имеет безграничную власть в Италии, этой поэтической стране. Мадонна! Это имя непрестанно звучит в уме, в сердце, в речах итальянцев.

Чудо произошло в церкви кордельеров, куда сбежался народ.

Слезы, проливаемые Девой Марией, были важным событием; но одновременно распространились слухи, которые довели общее волнение до предела. По городу провезли огромный тщательно заколоченный ящик. Этот ящик возбудил любопытство авиньонцев. Что могло в нем лежать?

Два часа спустя речь шла уже не об одном ящике: видели, как на берег Роны тащили восемнадцать тюков.

Что касается их содержимого, то один из носильщиков рассказал, что в тюках находятся вещи из ломбарда; французская партия увозит их с собой, убегая из Авиньона.

Вещи из ломбарда — достояние бедняков. Чем беднее город, тем богаче ломбард. Немногие ломбарды могли похвастать таким богатством, как авиньонский.

Это был уже не вопрос убеждений: это был грабеж, просто гнусный грабеж. Белые и красные устремились в церковь кордельеров, требуя, чтобы муниципалитет отчитался перед народом.

Секретарем муниципалитета был Лекюйе.

Его имя было брошено в толпу; Лекюйе обвинили не только в том, что он сорвал со стены два папских декрета — тут у него еще нашлись бы защитники, — но и в том, что он подписал приказ сторожу ломбарда выдать хранившиеся там вещи.

Четверо мужчин были посланы схватить Лекюйе и привести его в церковь. Его увидели на улице в то время, как он направлялся в муниципалитет; все четверо напали на него и с яростными криками поволокли его в церковь.

Очутившись в церкви, Лекюйе понял, что попал не в дом Божий, а в один из кругов ада, о которых забыл упомянуть Данте: он видел перед собой горевшие ненавистью глаза, грозившие ему кулаки, слышал голоса, призывающие убить его.

Он подумал лишь одно: причиной этой ненависти были сорванные папские декреты. Он поднялся на кафедру, словно на трибуну, и тоном человека, не только не знающего за собой никакой вины, но и готового продолжать действовать в том же духе, сказал:

— Братья, я убедился в необходимости революции и потому нашел нужным проявить свою власть…

Фанатики поняли, что если Лекюйе объяснит свое поведение, то он будет спасен.

Но им было нужно совсем другое. Они накинулись на Лекюйе, стащили его с кафедры, толкнули в гущу ревущей толпы, и та поволокла его к алтарю с присущим авиньонской черни грозным и убийственным воплем «Зу-зу!», похожим одновременно на шипение змеи и рев тигра.

Лекюйе был знаком этот зловещий крик, и он попытался укрыться в алтаре.

Это ему не удалось: он упал у подножия престола.

Мастеровой-матрасник, державший в руках дубинку, нанес ему такой страшный удар по голове, что дубинка сломалась пополам.

И тут толпа набросилась на распростертое тело несчастного с какой-то веселой кровожадностью, свойственной южанам: мужчины, горланя песни, принялись плясать у него на животе, а женщины ножницами изрезали, точнее сказать, искромсали ему губы, чтобы наказать его за кощунственные речи против папы.

Из гущи этой страшной толпы вырвался вопль, вернее, предсмертный хрип:

— Ради Бога! Ради Пресвятой Девы! Во имя человечности! Убейте меня скорей!

Этот хрип был услышан: с общего молчаливого согласия убийцы отошли от Лекюйе. Они дали несчастному, изуродованному, искалеченному, истекающему кровью человеку по капле насладиться своей агонией.

Она продолжалась целых пять часов, в течение которых бедное тело трепетало на ступеньках алтаря под взрывы хохота, под град издевательств и насмешек толпы.

Вот как убивают в Авиньоне!

Подождите: существует еще один способ.

Один из членов французской партии решил пойти в ломбард и навести справки.

В ломбарде все оказалось в полном порядке, ни один серебряный прибор его не покидал.

Значит, Лекюйе был жестоко убит не как соучастник грабежа, а как патриот!

В то время в Авиньоне был человек, распоряжавшийся чернью.

Все эти свирепые главари южан приобрели столь роковую известность, что стоит только упомянуть их имена, как всякий, даже малообразованный человек их припомнит.

То был Журдан.

Этот хвастун и лжец внушил простонародью, что именно он отрубил голову коменданту Бастилии.

Поэтому он получил прозвище Журдан Головорез.