Соратники Иегу

Он ничего не увидел и ничего не услышал.

Мрачен и пуст был заброшенный монастырь. Все двери были распахнуты настежь — и в кельях, и в часовенке, и в трапезной…

В огромной трапезной, где еще стояли столы, под сводами носились летучие мыши. Испуганная сова вылетела в разбитое окно, уселась где-то поблизости на дерево, и послышался ее заунывный крик.

— Так! — громко сказал Ролан. — Пусть моя штаб-квартира будет здесь! Летучие мыши и совы — авангард привидений.

В темноте и в мрачном безмолвии человеческий голос прозвучал так необычно и даже зловеще, что содрогнулся бы всякий другой, кроме Ролана, которому, как он сам говорил, был неведом страх.

Он стал искать место, откуда можно было бы охватить взглядом всю трапезную. В одном ее конце на возвышении стоял стол, устроившись за которым, настоятель, вероятно, во время трапезы читал вслух жития святых или вкушал пищу в стороне от братии. Это место показалось Ролану во всех отношениях подходящим для наблюдений.

Здесь он сядет у самой стены, и на него нельзя будет напасть сзади, к тому же отсюда, когда глаз привыкнет к темноте, можно оглядеть все вокруг.

Ролан начал разыскивать какой-нибудь стул, и в трех шагах от стола нашел опрокинутый табурет, на котором в свое время, должно быть, сидел настоятель.

Он уселся за стол, сбросил плащ, обеспечивая себе свободу движений, вынул из-за пояса пистолеты, один из них положил перед собой, а рукоятью другого три раза постучал по столу.

— Заседание открыто! — провозгласил он. — Милости просим, господа привидения!

Те, кому случалось вдвоем проходить ночью по кладбищу или в безлюдной церкви, нередко испытывали благоговение, навеянное окружающей обстановкой, и безотчетно понижали голос. Можно себе представить, какое потрясающее впечатление произвел бы на них резкий насмешливый голос, нарушивший гробовое безмолвие темной трапезной.

Звуки эти, не вызвав эха, какой-то миг дрожали во мраке, потом угасли, замерли, вылетев наружу сквозь отверстия, проделанные временем.

Как и ожидал Ролан, его глаза вскоре привыкли к темноте. К тому же взошла луна, и ее бледные лучи, лившиеся сквозь разбитые окна, ложились на полу длинными белесыми полосами. Теперь он мог разглядеть все предметы в огромном зале.

Хотя Ролан не испытывал страха ни когда проходил по саду, ни когда проникал в монастырь, он все же был настороже и прислушивался к малейшему шороху.

Часы пробили один раз. Он невольно вздрогнул при этом звуке, который доносился из монастырской церкви.

Как могли уцелеть часы, отражающие живой ритм времени, среди этого запустения, в этом царстве смерти?

— О! — воскликнул Ролан. — Теперь-то я непременно уж что-нибудь да увижу!

Эти слова вырвались у него непроизвольно: строгое величие трапезной и царившая там торжественная тишина подействовали на человека, чье сердце, казалось, было отлито из бронзы, подобно колоколу, возвестившему о времени здесь, где все говорило о вечности.

Минуты шли за минутами. Ролану казалось, что сумрак сгущается: очевидно, луна скрылась за набежавшим облаком.

Близилась полночь. Его напряженный слух улавливал тысячи смутных звуков, всевозможные шорохи и шелесты, долетавшие из ночного мира, который пробуждается, когда засыпает дневной.

Природа не желает, чтобы жизнь замирала даже в часы нашего отдыха, ею создан ночной мир наподобие мира дневного, и вот над ухом спящего жужжит комар, и лев бродит вокруг шатра бедуина.

Но недаром приходилось Ролану стоять на страже ночью, охраняя лагерь, затерянный в пустыне, охотиться по ночам, совершать ночные походы: все эти звуки были ему хорошо знакомы и ничуть не беспокоили его. Внезапно снова раздался бой часов, совсем близко, чуть не над его головой.

Он насчитал двенадцать ударов: полночь.

Последний удар затрепетал в воздухе, словно крыло бронзовой птицы, и медленно, уныло, тоскливо погас.

В тот же миг молодому человеку послышался глухой стон.

Ролан напряг слух, повернув голову в ту сторону, откуда доносился звук.

Снова прозвучал стон, теперь уже ближе.

Он встал и оперся о стол, сжимая в каждой руке по пистолету. Слева, в шагах десяти от Ролана, послышался шорох, напоминающий шуршанье длинного платья, задевающего траву.

Он выпрямился, напряженный, как струна.

В следующий миг на пороге огромного зала появилась тень. Призрак напоминал старинную статую, из тех, что лежат на гробницах. Он был закутан в длинный саван, волочившийся за ним по полу.

На минуту Ролан усомнился в себе самом. Быть может, все дело тут в самовнушении, в предвзятой идее? Уж не жертва ли он обмана чувств, одной из тех галлюцинаций, которые признает медицина, будучи не в силах их объяснить?

Новый стон призрака рассеял его сомнения.

— Клянусь честью! — воскликнул Ролан, громко смеясь. — Мы сведем с тобой счеты, дружище!

Привидение остановилось и протянуло руку к офицеру.

— Ролан! Ролан! — проговорил призрак глухим голосом. — Сжалься, не преследуй мертвых в могиле, куда ты их загнал!

И призрак продолжал свой путь, не ускоряя шага.

Удивленный Ролан сошел с возвышения и ринулся преследовать его.